«Pro et Contra», или страсти по вопросу богослужебного языка

Ну что же, как и обещал ранее, пишу ответ на статью о. Александра Климука, который в своей публикации под названием «О штампах в паспорте языка богослужения» изложил некоторые мысли относительно моего сообщения в ФБ о языках богослужения.

В первую очередь хотел бы заметить, что подобный способ публичной дискуссии относительно актуальной внутрицерковной темы является вполне нормальным явлением, поскольку духовенство нашей Церкви действительно имеет определенное разделение в этом вопросе. Кто-то относится к этому вопросу радикально, кто-то – умеренно, а кому-то – вообще безразлично. Но на самом деле этот вопрос является лишь частью одной большой проблемы Церкви, которой я хотел бы посвятить несколько абзацев в конце этого сообщения. И для начала хотел бы, так сказать, ответить аргументами на аргументы.

Для того чтобы не разводить сумбур, статью о. Александра разберу сугубо в контексте тех фактов, которые он в ней приводил, не добавляя и не отнимая ничего. Для удобства понимания хотел бы последовательно разобрать наиболее интересные, как по мне, аргументы.

Итак, для начала хотел бы обратить внимание на слово «штамп». Обычно под этим «паролем» люди привыкли понимать те или иные необоснованные аргументы, которые передаются из года в год, из поколения в поколение. Отец Александр, который является представителем старшего поколения Волынской Духовной Семинарии, указывал на то, что в нашей духовной школе наше сознание обогащали теми самыми штампами по вопросу употребления украинского языка в богослужениях. Я не знаю, как это все происходило в годы обучения о. Александра, однако когда в ВДС учился я, никакого насаждения по данной проблематике не происходило.

Я без преувеличения могу назвать ВДС самой патриотичной духовной школой Украины. Вспоминаю, как у о. Rostyslav Hrupchyk над кроватью в келье висел украинский флаг, как студенты дружно болели за сборную Украины по футболу, и уж точно в ВДС никогда не было даже намека на насаждение русского языка или принуждения к тому, чтобы кто-нибудь из нас принципиально служил на церковнославянском. Это подтверждается и тем фактом, что во всей УПЦ Волынская епархия занимает первое место по количеству приходов, где служат на украинском. Ни для кого не секрет, что 95% настоятелей приходов Волынской епархии – выпускники ВДС.

Более того, может, я сейчас кого-то шокирую, но даже на приходе, где я несу послушание настоятеля, богослужение совершается на украинском. Собственно, именно поэтому лично мне эта тема очень близка. Не в последнюю очередь потому, что за свое непродолжительное время служения я слышал и видел разные варианты переводов богослужебной литературы на украинский и на «ты» знаком с теми недостатками, которые присутствуют в этих текстах.

Не знаю, сталкивался ли когда-нибудь отец Александр с ситуацией, когда, читая Святое Писание в греко-католическом переводе диаспоры США, приходится его еще раз на ходу переводить на нормальный украинский. Именно так, на НОРМАЛЬНЫЙ украинский! Потому что тот вариант, который предлагается в книгах их редакции и издательства, это просто катастрофа. То же касается и другой литературы, которая переводилась то там, то здесь, но не доведена до какого-то единого образца.

Теперь сакцентирую внимание на следующем утверждении о. Александра. Автор пишет, что: «На самом деле святые Кирилл и Мефодий создали лишь азбуку на основе греческого алфавита».

Авторитетные историки, филологи и исследователи трудов свв. Кирилла и Мефодия, среди которых: Глущенко Владимир Андреевич, Лавров Петр Лаврович, Бернштайн Самуил Борисович, архим. Афанасий Бончев и многие другие, готовы возразить отцу Александру в высказанном им утверждении.

В первую очередь это касается того, что святые Кирилл и Мефодий создали «лишь азбуку». На самом же деле деятельность равноапостольных братьев была чрезвычайно широкой и разноплановой. Среди прочего, они принимали участие в переводе богослужебной литературы с греческого на церковнославянский. Также стоит заметить, что и алфавит (кириллица), который мы встречаем в книгах на церковнославянском, имеет лишь опосредованное отношение к трудам святых братьев, ведь ими, а точнее – святым Кириллом, была создана совсем другая литерация, которая именовалась глаголицей. Достаточно просто найти минимум информации в интернете, чтобы убедиться относительно различий этих шрифтов.

Сама по себе кириллица была создана на основе глаголицы гораздо позже, уже после жизни святых братьев. Как говорят историки, к этому приложили руку ученики свв. Кирилла и Мефодия. Тем не менее, святые братья проповедовали, переводили, помогали понять, как пользоваться тем даром, который они принесли на славянские земли.

Важно также вспомнить, чем именно это было обусловлено! Причиной их деятельности среди славян стала активизация латинских проповедников, которые пользовались исключительно латынью. И хотя все эти исторические перипетии происходили задолго до великого разделения 1054-го года, такая деятельность проповедников была обусловлена не в последнюю очередь теми различиями между восточным и западным обрядами, которые существовали на то время.

Также отмечу, что церковнославянский – «мертвый» язык, поскольку употреблялся и употребляется только в богослужебной практике. Поэтому я и писал ранее, что он создан специально для богослужения. Это утверждение можно подкрепить банальным анализом повседневного старославянского и церковнославянского языков.

Для примера возьму несколько предложений из «Слова о полку Игореве»: «Дремлет в поле Ольгово хороброе гнездо. Далече залетело! Не было оне обиде порождено ни соколу, ни кречету, ни тебе, чрный ворон, поганый половчине!" 

В церковнославянской версии этот текст выглядел бы приблизительно вот так: "Воздремаше на поли удатно гнездо Ольгово. Далече воспари. Не бы оное поругано ни соколу, ни кречету, ни тебе, черный вране, поганый половчине!" 

Налицо очевидные различия, которые свидетельствуют о том, что церковнославянский никогда не был старославянским, хотя последний и лежал в основе первого. Поэтому-то и бытует утверждение о том, что церковнославянский был специально создан исключительно для богослужений. Между прочим, даже из сравнения, данного выше, становится понятно, что церковнославянский намного мягче и поэтичнее, в отличие от старославянского. Последний же, наоборот, больше напоминает современный русский. Поэтому утверждение о. Александра о том, что «Язык уже существовал, и это был нормальный, повседневно употребляемый язык...», – верно ровно настолько, насколько оно касается именно разговорного, а не богослужебного языка.

Следующим «штампом», который отметил о. Александр, был мой тезис «Отказаться от славянского языка – это все равно, что деканонизировать Кирилла и Мефодия". Во-первых, я говорил не о «славянском» языке, а о церковнославянском. Хотя это и незначительная ремарка, но для меня она важна.

Немного интересной показалась мне аргументация о. Александра, которой он отрицает данную мою цитату. Например, батюшка пишет: «За историю своего развития человечество отказалось от многих изобретений и достижений в пользу более качественных и новых». Лично я с этим не согласен, поскольку, если достижение действительно хорошее, тогда почему от него нужно отказываться в пользу, как говорит отец Александр, «более качественных и новых»?

В предыдущей своей публикации я отмечал, что украинский язык, в отличие от церковнославянского, является нестабильным, поскольку страдает от изменений и «усовершенствований» чуть ли не каждые 20-30 лет. Среди тех, кто читает мои сообщения, есть журналисты и педагоги, которые подтвердят этот факт. В таком случае, как можно сказать, что украинский язык будет более качественным в сравнении с церковнославянским, который проверен временем и многими другими испытаниями?

Более того, какой из вариантов украинского языка будет более качественным? Полтавский? Галицкий? Запорожский? Волынский? А может, закарпатский (русинский)? Почему подобной проблемы никогда не возникнет, например, в России? Потому что русский язык в этом вопросе является более постоянным и стабильным для всех регионов этого государства. Суржик, если и бывает, то имеет не столь значительный характер и не имеет столь резких различий, как это бывает с версиями украинских диалектов.

Украинский язык регулярно обновляется, избавляясь от русизмов, полонизмов, гебраизмов и еще кучи разных «...измов», которые 10-15 лет могли быть нормой даже для школьных учебников. Может ли кто-нибудь гарантировать, что через 100-200 лет украинский язык не будет отличаться от того, на котором мы общаемся сейчас?

«Но обычно изобретателей мы помним», – пишет отец Александр, намекая на то, что отказ от церковнославянского не приведет к «деканонизации» свв. Кирилла и Мефодия. Так вот то-то и оно, что обычно... Но в большинстве случаев забвение неизбежно. Для справки нужно отметить, что святые братья начали более-менее чествоваться Церковью лишь с середины 19-го века. До этого времени в Минеях даже не было особой службы этим святым.

«Литургия святого Иоанна Златоуста заменила литургию ап. Иакова без деканонизации последнего». Не думаю, что имела место замена. Ведь литургия апостола Иакова служится и в наши дни. Но данное сравнение не может быть до конца правильным в силу того, что делом жизни святых Кирилла и Мефодия было именно просвещение славянских народов посредством переводов богослужебной литературы. Если бы делом жизни апостола Иакова было только написание Литургии... Но он канонизирован Церковью далеко не за это. Так же, как и святитель Иоанн Златоуст. А вот святые братья – именно за указанные выше труды. Поэтому отмена их трудов равна нивелированию их подвига, а затем может подняться и вопрос об актуальности их почитания.

«Мы отказались от знаменного пения в церкви в пользу партесного, не деканонизируя церковных композиторов знаменных напевов и не канонизируя композиторов партесного пения», – пишет отец Александр. Но от знаменного напева мы тоже не отказывались, поскольку партесным лишь дополнили богослужебную практику. Знаменный же остается в Церкви и поныне. Он является особенно актуальным в греческих церквях. При правильном его употреблении потребность в партесном пении будет не такой уж и высокой.

На мой «штамп» о том, что «Отказ от церковнославянского языка приведет к утрате богослужебной идентичности...», отец Александр дал продолжение: «... и к обретению новой идентичности». Не знаю, как у кого, но лично у меня есть определенное предостережение относительно новшеств в богослужебной идентичности, в которую я включаю не только язык богослужения, но и другие атрибуты.

В первую очередь, мы имеем горький опыт римско-католической церкви, который показал, что нововведения не всегда приносят необходимый результат. Не зря в этой конфессии сейчас приобретает широкую популярность движение традиционалистов, которые восстанавливают то, что было отменено многочисленными соборами РКЦ ранее.

Во-вторых, не совсем корректно было бы сопоставлять церковную идентичность с самоопределением по национальному или этническому признаку. Церковь была церковью во времена господства на наших землях Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, Австро-Венгрии, Советского Союза и многих других государственных образований, владеющих в то или иное время землями, которые мы сейчас называем Украиной.

Во все те времена люди считали себя то поляками, то литвинами, то австрийцами, то советскими товарищами, и понятно, что впитывали в себя все те культурные и этнические особенности, которые были актуальны на то время. Но Православная Церковь среди этих исторических изменений оставалась и остается, так сказать, не от мира сего. Со своими традициями, правилами и нормами. И то, что мы – украинцы, отнюдь не означает, что мы должны сейчас спешно менять в Церкви все под тот уклад, который вписывается в общенациональную концепцию. Мы уже имеем пример таких религиозных организаций и с грустью признаем, что такая их позиция не способствует поднятию религиозности населения.

В подобных ситуациях всегда существуют известные и неизвестные риски, которые мы должны учитывать. Смена религиозной идентичности в пользу этнической самоидентификации иногда приводит к таким коллизиям, когда по традиции этноса ты должен был бы кланяться деревянным столбам, гадать на купалу, водить козу на новый год, а взамен – почитаешь "жидохристианского" Бога.

Отец Александр пишет: «То, что лежит в музее – часть нас, нашей истории. Мы это признаем и помним. Можно сказать, что наша идентичность прошла через определенные плавные и естественные преобразования в истории, и приобрела новые качества. То же самое должно произойти и в церкви». Поскольку тема у нас имеет литературный характер, то есть смысл провести следующие параллели.

Лежат в музеях «Кобзари» Шевченко, «Лесные Песни» Леси Украины, "Каменяры" Франко и множество других литературных произведений, которые наш народ признал бессмертными шедеврами. Они уже во многом утратили свою актуальность, но именуются классикой. От них не отказались, их не убрали из образовательной программы, вместо них не вставляют в учебники Леся Подеревянского или братьев Карпановых. В этой классике всегда ищут скрытый смысл, актуализируют ее к современным событиям и тому подобное.

Несмотря на это, я не считаю, что нужно менять церковную идентичность в направлении языка богослужения. Никак не могу понять, почему нам проще отказаться от церковнославянского, чем приложить усилия в направлении того, чтобы сделать этот язык доступным для верующих. Почему эта, без преувеличения, классика должна оставаться в музеях, вместо того, чтобы распространять ее в массы?

Почему подобный вопрос не поднимается в Польше, Чехии, Словакии, Беларуси и других странах, в которых используют церковнославянский как богослужебный? Почему в этих общественно секуляризированных государствах православные хранят традиции? Наверное, потому, что они уже вдоволь «наелись» изменений идентичности, поэтому им проще идентифицировать себя с Православием, а не с институтами, которые за основу берут дискредитацию и уничтожение базовых христианских ценностей.

Да, я согласен с тем, что мы должны быть патриотами своего государства! В большинстве своем, так оно и есть. Но Кесарю – Кесарево, а Богу – Божье. И задача Церкви – оставаться Церковью при любых обстоятельствах, в том числе, сохраняя собственную богослужебную идентичность.

Поэтому, по моему мнению, основная проблема, частью которой является данное обсуждение, лежит в том, что сегодня среди духовенства набирает популярность «ленивое миссионерство». Мы живем по таким принципам: облегчить, упростить, сократить, выбросить, вырвать, закрыть глаза, не обратить внимания и т.п. Наше нежелание работать и общаться с людьми мы оправдываем человеческой немощью, поэтому и позволяем себе, а значит, и им, расслабляться.

В такой вот расслабленности духа мы часто говорим о каких-то туманных ценностях, решаем, что главное, а что второстепенное. Теряя вот это необходимое горение, становимся абсолютно инертными к вызовам времени. А в итоге получаем результат, когда священник, который должен был бы стать пастырем своего стада, превращается в барана, идущего за людьми, пожевывая травку в виде определенных дивидендов.
А потом, когда у нас спрашивают, какой миссионерской деятельностью мы занимаемся, мы начинаем рассказывать о том, что на самом деле является частью наших прямых обязанностей. Иногда и того нет! Задуматься только: есть такие приходы, где священники не произносят проповедей месяцами, а литургии заменяются «обеднями».

Поэтому упрощение того или иного внутрицерковного аспекта не всегда является признаком положительного начинания. И справедливо заметил батюшка в своей статье, когда сказал, что людей от изменения языка богослужения не прибавится. Это так. Ведь если священник для своей общины не является моральным авторитетом, подобным новшествам – грош цена. А в «штунды» люди идут чаще всего потому, что они там себя чувствуют нужными. И потому, что у них понятие «община» имеет совсем другой подтекст.

Что ни говори, но церковная жизнь является специфической уже потому, что человек, приходя в церковную общность, берет на себя ряд обязанностей. В городах и селах религиозной жизнью живут максимум 50% населения, и если бы смена языка богослужения способствовала увеличению этого показателя хотя бы на дополнительные 20%, я был бы первым из тех, кто отстаивал бы такую необходимость. А учить людей мы перестали не потому, что они все стали умными, а потому, что нам лень это делать. И катехизаторские школы мы не открываем не потому, что нет на это спроса, а потому, что у нас у самих нет на это ни желания, ни должной подготовки.

Что же касается вопроса украинского языка как богослужебного, целесообразно использовать это как инструмент проповеди и действенного миссионерства, но никак не с целью полного отказа от церковнославянского. Не знаю, удалось ли мне ответить на те контраргументы, которые привел о. Александр, но я благодарен батюшке за то, что эта дискуссия получила такое неожиданное продолжение. И еще больше благодарен ему за то, что он не из тех, кто «не холоден и не горяч»! =)

П.С. Относительно цитаты из 1Кор.14:8-9. Сказанные апостолом слова нужно рассматривать не в контексте двух предложений, а нескольких глав этого послания. Поскольку под «чужим языком» понимаются проповеди в состоянии харизмы, если конкретнее – о даре языков. Бывало так, что когда на отдельных членов общины сходил Дух Святой, они начинали разговаривать и молиться на непонятных, непохожих на любые из существующих языках, которые они называли «ангельскими». Именно это апостол и запрещал. Нечто подобное сейчас можно наблюдать у харизматов.