Разбойника благоразумного...

Я сидел на полу тюремной камеры в Антоньевой крепости, где размещался римский гарнизон. Через решетчатую дверь темницы, в нескольких десятках шагов, возвышался лифостротон – каменный помост перед жилищем прокуратора. Там было пусто. Понтий, по прозванию Пилат, пятый прокуратор Иудеи, надменный жестокий правитель и, вместе с тем, малодушный трус и гордец, крайне редко появлялся на людях и ненавидел своих подданных. Это было взаимным – иудеи также не питали особо теплых чувств к язычнику Пилату.

А меня душило осознание собственного ничтожества. Последние несколько дней, с тех пор, как я, по неосторожности, попался в руки римским воинам и был заточен здесь, казались адом. Меня не били, нет, – удары собственной совести были намного больнее.

Я – Дисмас, разбойник. За моей спиной, в углу камеры, лежит мой собрат Гестас. Мы промышляем злодейским хлебом с юности, но то, что поначалу казалось легким и по-молодецки лихим, сейчас ледяной рукой ужаса крепко держит мое сердце. Хотя иногда я думаю, почти уверен, что у меня нет этого органа – сердца. И вообще, порой мне кажется, что я – не человек. Не может живое существо, с душой, сердцем и чувствами, рожденное когда-то любящей матерью, так жестоко отнимать жизни. А я отнимал. Я убивал. Мои руки по локоть в крови невинных. Если на небе есть Бог, то он никогда не простит меня. А может, и простит? Я прежде слышал о великом Учителе и Чудотворце из Назарета. Он учит, что Господь есть любовь. Но разве я знаю, что такое любовь?

Когда-то, еще в юности, когда я только начал заниматься своим хищным промыслом, наша шайка орудовала на дороге в город Мисир. Жуткие тогда были времена: в округе рыскали слуги царя Ирода, выискивая младенцев, а мы вылавливали беглецов да неосторожных странников и отбирали – у кого денежку, у кого – жизнь. Обезображенные ужасом глаза тех людей снятся мне до сих пор.

Как-то раз нам попались странные путники. Пожилой мужчина вел ослика, на котором сидела Жена с Ребенком. Рядом шел еще один юноша в простой одежде. Их скромные пожитки в узелке говорили, что пожива наша будет невелика, но мы хотели заполучить хоть осла. Я уже схватился было за поводья, но что-то словно заставило меня остановиться. Я замер на месте и только смотрел на дивное Дитя. Оно играло у Матери на руках и не знало, бедное, что ждет Его. Поразительной красоты был Тот Младенец. Я никогда больше не видел таких. В Его пронзительном взоре вместо чистой детской наивности была вмещена, как показалось мне, боль всего мира. И моя тоже. За те краткие мгновенья я вспомнил и свою мать, и притон, в котором вырос, и вечно уставшего от страшного ремесла отца-разбойника...

– Если бы Бог взял Себе тело человеческое, то не был бы красивее Этого Дитя! – вырвалось у меня. А Мать Младенца, улыбнувшись, наклонилась ко мне и тихо сказала:

– Знай, что Этот Младенец наградит тебя хорошо, за то, что ты Его сохранил сегодня.

Я стоял как в тумане и не понял Ее слов. Махнул только товарищам, чтобы те отпустили путников. Иосиф, Мария, Иаков и маленький Иисус вместе со своим осликом отправились дальше, в Египет, а мы скрылись в пустыне. Но тот луч света, проникнувший в самые черные закоулки моей души тогда, я чувствую и сейчас, через тридцать лет.

Я – Дисмас, разбойник. Через несколько дней меня распнут на кресте вместе с моим собратом Гестасом. И поделом мне. Я сам выбрал свой путь, и наказание будет справедливым. Боль моих невинных жертв вопиет во мне, взывая к возмездию. Я пробовал оправдать себя. Да, я занимался своим опостылевшим ремеслом, нес смерть другим и ежечасно рисковал собственной жизнью. Страшно признаться, но мне доставляло мрачное удовлетворение видеть, как нашу участь разделяет невинный, – это как бы оправдывало мое злодеяние. Да, мы творили зло, но и весь этот мир погряз во зле. Такой вот мой извращенный моральный кодекс.

От этого изнуряющего ковыряния в себе меня оторвал шум толпы. Я подошел к двери камеры и сквозь железные прутья увидел, как собрание иудеев перед лифостротоном подталкивает вперед Человека со связанными руками. Его изможденное лицо показалось мне знакомым, но я еще не знал, Кто Это. Фарисеи толпились перед помостом, не желая войти внутрь, чтобы не осквернить себя перед Пасхой прикосновением к чему-то языческому, и Пилат, видимо, делая уступку их обычаям, сам вышел к ним.

– В чем вы Его обвиняете? – опять же по обычаю спросил он. Прокуратор знал, что перед ним – Иисус, называемый Христом, но не видел в Нем никакой вины, особенно требующей такого жестокого наказания. В толпе уже раздавались крики «распни Его!».

– Какое же зло сделал Он? Я ничего достойного смерти не нашел в Нем, – поморщился Пилат.

– Мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем, – ответила толпа.

Я до хруста в пальцах сжал решетку двери. Так вот, Кто Это – Тот Учитель, о Котором я слышал! Человек в белых одеждах, какие носили претенденты на иудейский царский престол, стоял, бесстрастно склонив голову. Он словно не слышал всего, что творилось вокруг Него. Это нечеловеческое беззлобие и смирение так поразили меня, что луч света опять дал о себе знать где-то в дальнем уголке моей обугленной души. Я сердцем понял, что рядом со мной, наверное, – не обычный человек. Допрос тем временем продолжался.

– Ты ли есть Царь Иудейский? – спросил Пилат Иисуса.

– От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе обо Мне? – вопросом ответил на это Христос.
  
– Разве я иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне: что Ты сделал? – нетерпеливо выспрашивал прокуратор, подойдя впритык к осужденному.

– Царство Мое не от мира сего, – донесся до меня ответ Иисуса. Пилат пренебрежительно бросил: «Что есть истина?», но уже, очевидно, понимал, что Царство, о котором говорил Этот странный Муж, не политическое и ничем не угрожает его владычеству. Он сделал несколько шагов вперед и заявил синедриону, что никакой вины не находит. Я почему-то обрадовался, но, видимо, иудеи думали иначе. Пока толпа выкрикивала и шумела, Осужденный хранил молчание. Я, не отрывая глаз, смотрел на Него, но вдруг мое внимание привлекла женщина, которая тихонько подошла к выходу на лифостротон и что-то шептала слуге.

– Скажешь: «Не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него», – вполголоса научала она слугу. Клавдия Прокула, – понял я, – жена Пилата. Поговаривали, что она исповедовала иудейскую веру или, по крайней мере, была расположена к ней, а в последнее время стала христианкой. Я не знал, какой сон ей снился, но, видимо, женщину мучало, что ее муж осудит невинного Человека. А я хорошо знал, что такое терзание совести...

Посланник тихо передал правителю слова супруги, а в толпе шныряли иудейские начальники. То здесь, то там они на что-то подстрекали мнительных, но я не слышал, о чем шла речь. Лишь только после вторичного вопроса Пилата «Кого хотите из двух, чтоб я отпустил вам?», стал понятен их коварный замысел. «Варавву, Варавву», – уже увереннее звучали выкрики в толпе.

– Что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? – спросил тогда Пилат. Я замер.

– Да распят будет! Смерть Ему! Возьми Сего! – вопили иудеи все громче. В недоумении я снова опустился на пол. Я хорошо знал Варавву, известного разбойника, который с шайкой сообщников произвел возмущение в городе, грабил и убивал. У меня мороз бежал по коже, когда я вспоминал то, что слышал о его злодействах. Неужели Этот Иисус так же завинил? Похоже, Пилат тоже был в недоумении.

– Какое же зло сделал Он? – спросил еще раз. Толпа орала еще громче:

– Да будет распят!

Слыша эти неистовые крики, Пилат окончательно растерялся. Трус, он боялся собственных подданных; еще больше страшился мятежа. Услышав его приказ о бичевании Христа, я задрожал. Воины отвели Иисуса в преторию, вовнутрь двора, где было побольше места, и, собрав всю когорту, начали истязание. Тяжелые бичи из веревок и ремней, с острыми костяными и металлическими палочками на концах, ударяли так мучительно, что кровь Иисуса брызгала на дверь моей камеры. Казалось, что воины наносили удары прямо по моему сердцу. Раз – за невинных детей, которых ты погубил; еще раз – за юношей, которым было только жить и жить; еще и еще, и еще...

Я открыл глаза. Бичевание уже закончилось, и воины с хохотом издевались над Христом, пародируя одеяние царя. Набросили на Него багряницу, красный военный плащ, как царскую порфиру; на главу возложили венец из колючего терния, а в руки дали трость – царский скипетр. Солдаты с насмешками преклоняли колени пред Иисусом и с ругательством выкрикивали: «Радуйся, Царь Иудейский». Некоторые, особо изощренные мучители, хлестали Его по щекам, плевали и с силой били тростями по голове, чтобы острые иглы тернового венца входили еще глубже.

Окровавленного Христа Пилат вновь вывел на помост.

– Вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины, – и, указывая на Него, добавил:

– Се Человек!

– Откуда Ты? – спросил прокуратор у осужденного. Но на все вопросы правителя измученный Христос безмолвствовал.

– Мне ли не отвечаешь? – услышал я дрожащий голос Пилата.

– Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше, – глядя ему в глаза ответил Иисус. В свете лучей полуденного солнца я хорошо видел профиль Пилата. Он явно искал способ, чтобы отпустить странного Узника. Но хитрые члены синедриона стали вопить об измене кесарю, деспоту Тиверию. Это был удар ниже пояса – Пилат знал, что тот прислушивается даже к самым нелепым доносам. Эти угрозы и поставили точку. Я с ужасом смотрел, как Понтий Пилат, воссев на судейское место, формально и сухо оканчивает суд.

– Се, Царь ваш! Царя ли вашего распну? – попытался предпринять он последнюю попытку освободить Христа от страшной смерти. Но толпа яростно вопила: «Нет у нас царя кроме кесаря!», «Возьми, возьми, распни Его!» Пилат жестом подозвал слугу, тот быстро вынес на лифостротон чашу с водой. Правитель умыл руки:

– Невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы!

Лежа на полу, я еще слышал разъяренные крики толпы: «Кровь Его на нас и на детях наших».
Не знаю, сколько я пролежал в полузабытьи; пришел в себя от лязганья ключей стражи. Те отпустили Варавву, и он, сам не веря собственной удаче, куда-то поплелся мимо двери моей камеры. А потом пришли за мной и за Гестасом. Дальше была Голгофа, лобное место... Огромные деревянные кресты, ужасающего размера гвозди, пустые глаза воинов...

Я – Дисмас, разбойник. Меня распяли одесную Христа, Гестаса слева. Он, безумствуя от страшной боли, злословил Спасителя: «Если Ты Христос, спаси Себя и нас».

А Иисус... Иисус молился:

– Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят! – прожигали мою душу Его слова. Я попытался остановить безумствующего в такой момент Гестаса:

– Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал.

Но он не замолкал, а я вдруг понял, что это – моя последняя надежда обрести прощение и другой – не будет. Счеты с жизнью у меня были сведены. Рядом со мной был безвинно распят Царь правды. И я до боли, до крика, до темноты в глазах хотел попросить у него помощи, чтобы искупить все свои прегрешения и злодеяния и, хоть в уголочке, но все-таки быть с Ним, в обетованном Его Царстве. Под хохот и выкрики стражи, рыдания иерусалимских женщин, глумление Гестаса, я, чувствуя, как с каждой каплей крови силы покидают мое слабеющее тело, решился взмолиться:

– Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем!

Закричал – и стало легче. Я почувствовал, что верю. И страх исчез, притупилась боль, растаяло все то, что так мучило меня все эти годы. Распятый Христос повернул главу ко мне, посмотрел в глаза. В Его пронзительном взоре опять была вмещена, как показалось мне, боль всего мира. И моя тоже. Как и тогда, тридцать лет назад. А у подножия Его креста стояла Жена, обещавшая тогда мне великую награду от Младенца на Ее руках. И награда была воистину великой:

– Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю, – услышал я слова Спасителя.

Я – Дисмас, разбойник. Позже евангелисты назовут меня благоразумным. Знаете, о чем моя история? О том, что мой Бог – есть воплощенная Любовь. Он не призывает к себе только праведников или только грешников. Он призывает тех, у кого есть желание.

Помяни мя, Господи, егда приидеши...