Не конец не чужого собора

Собор серьезно поврежден – но не разрушен

Пожар Собора Нотр-Дам, который мы наблюдали в прямом онлайне, вызвал бурную эмоциональную реакцию – и в ней преобладала скорбь и тревога за этот храм, который простоял более восьмисот лет, и едва не исчез за несколько часов.

К счастью, пожарные оказались профессионалами, и, несмотря на сетевые крики всего мира, который лез к ним со своими советами, сделали все правильно – никаких водяных бомб бросать не стали, и дали деревянной крыше выгореть. Погибла крыша и шпиль XIX века, а каменные стены, воздвигнутые благочестивыми средневековыми зодчими, устояли. Люди, которые вместе с пожарными вошли в остывающий собор, увидели нетронутое огнем большое Распятие – и даже невредимые деревянные скамьи. Сохранился и знаменитый орган, и часть витражей.

Собор серьезно поврежден – но не разрушен. Это не первый драматический эпизод за его историю. Во время Французской Революции собор был разграблен, статуи ветхозаветных царей обезглавлены (революционеры приняли их за французских королей), он был превращен вначале в «Храм Разума», потом – в винный склад.

Пожар – не конец света и не конец собора.

Но он ставит нас перед необходимостью как-то осознать – и оценить – свою реакцию. Подавляющее большинство комментариев оплакивали потерю, особенно, когда казалось, что собор будет уничтожен полностью.

Толпы людей, в том числе, довольно молодых, опустившись на колени, пели «Ave Maria», прося Бога и Матерь Божию сохранить собор.

Но были и другие отзывы.

Можно было прочитать, что Франция (и Запад вообще) лишились собора из-за своего безбожия. Ну, во-первых, не лишились – повреждения обязательно будут исправлены. Во-вторых – мы могли видеть, как толпы людей, в том числе, довольно молодых, опустившись на колени, пели «Ave Maria», прося Бога и Матерь Божию сохранить собор. Да, видимо, это меньшинство – но меньшинство весьма заметное. Люди, которым привычно молиться, которые, в потрясении, горе и тревоге не сыплют ругательствами, как это могли бы сделать многие из нас, а взывают к Небесам с молитвой.

Мы часто видим другой Запад – действительно, напоминающий о Вавилоне Великом из апокалиптического пророчества. Но нельзя забывать о том, что христианская Европа еще жива. В ней есть и благочестие, и вера, и усердие, множество людей на самом Западе это ни в коем случае не Вавилон – это люди, мужественно противящиеся Вавилону.

Днем раньше сгорел храм в Люботине Харьковской области – разве это было в заголовках мировых новостей?

Некоторые комментаторы пишут – почему мы должны переживать за французскую беду? Разве французам есть дело до наших бед?  Украинская Православная Церковь терпит гонения, буквально за день до этого сгорел храм в Люботине Харьковской области – разве это было в заголовках мировых новостей? Разве франко- и англоязычные социальные сети наполнились выражениями скорби и сочувствия?

Что же, действительно не наполнились. Как много раз уже было замечено мировое внимание к людским бедам и трагедиям сильно зависит от того, где они происходят. Но стоит ли обиженно отказывать французам в сочувствии перед лицом их потери? Нет. И по нескольким причинам.

Бывают ресурсы, которые исчерпываются, когда мы их тратим – например, деньги и время. Мы вынуждены исходить из того, что на все и на всех их не хватит, расставлять приоритеты, что-то включать в наши расходы, а что-то исключать. Бывают ресурсы, которые, напротив, не исчерпываются – а только возрастают от того, что их раздают. Например, симпатия и благожелательность. Вы не вынуждены выбирать – этим высказать сочувствие, а на тех не хватит, так и напишем, «об этих я печалиться не буду».

Простой благожелательностью, изъявлениями сочувствия, добрыми словами торговать нелепо.

Проявив благожелательность, вы ничего не теряете; у вас остается даже больше благожелательности для других, поскольку, вы не теряете, а приобретаете нечто ценное – открытый, приветливый, добродушный характер.

Когда речь идет о быстро исчерпаемых ресурсах, вы вынуждены заниматься обменом – вы не сможете тратить рабочее время на работодателя, который вам не платит, а деньги должны приберегать для своей семьи. Но простой благожелательностью, изъявлениями сочувствия, добрыми словами нелепо торговать – мол, не скажу сочувственного слова о Нотр-Дам потому, что парижане ничего не сказали о моих бедах.

Доброе слово – это не скудный ресурс, который я могу отдать только в обмен на что-то другое – например, в обмен на равноценное доброе слово. Высказанное сочувствие не обедняет. Обедняет отказ его высказать.

Норт-Дам де Пари – это храм Бога, Творца и Искупителя всех народов, носящий имя Той, кого мы любим и чтим – Матери Господа нашего Иисуса Христа.

Другая причина, по которой наше внимание к собору Нотр-Дам хорошо и уместно – мы признаем, что в мире есть нечто большее, чем конкуренция и конфликты. Нотр-Дам де Пари – это не гордость и слава какой-то чужой страны, до которой нам и дела нет. Это храм Бога, Творца и Искупителя всех народов, носящий имя Той, кого мы любим и чтим – Матери Господа нашего Иисуса Христа.

Это здание дивной красоты, которое воздвигнуто людьми из горячей любви к Богу, это свидетельство веры, которое возвещается через века. Это прорыв в наш мир другой реальности – того Царства, где уже нет вражды и конкуренции, где все народы ликуют за одним пиршественным столом.

Он не чужой и не может быть нам чужим – как не будет чужих в жизни будущего века.

Читайте также