Богословие Красоты

Еще будучи подростком я задавал себе вопрос: почему окружающие звуки природы, даже самые громкие, не раздражают психику и не действуют на нервы так, как те, которые издают орудия труда. Жужжание бензопилы, звук работающего транспорта, работа дрели раздражают, а грохот моря, шум ветра, даже очень сильные – нет. Есть какая-то особая гармония созвучия мира и нашей души. То, что не может быть воспринято душой как гармония, вызывает в ней отчуждение.

То же самое можно сказать и о нашем зрении. Заводы, мимо которых я проезжаю в троллейбусе, с их дымящимися от доменных печей трубами, вагонами, коряво-серыми зданиями всегда вызывали у меня в душе чувство подавленности и депрессии. В то время как созерцание самого серого горного пейзажа или простого вспаханного поля никогда не действовало угнетающе.

Это же касается и других ощущений – вкуса, запаха. Есть внутри человека некий детектор гармонии и красоты. Но в то же время мы видим, что человек сам, своими руками порождает уродство, или еще того хуже – демоническую красоту. Что-то есть демоническое в величественной музыке Вагнера, в «демонах» Врубеля.

Почему человек «начинает с идеала Мадонны, а заканчивает идеалом содомским» – спрашивает Достоевский и тут же отвечает: потому что «тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Дмитрий Карамазов говорит: «Красота – это страшная и ужасная вещь, страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречья вместе живут».

«Скажи, откуда ты приходишь, Красота? Твой взор – лазурь небес иль порожденье ада?» – вопрошает Бодлер. Еву прельстила именно красота плода, предложенного ей змием: она увидела, что он приятен. Само очарование красотой может оказаться западней, которая превращает красоту из таинства в идол. Красота становится самоцелью вместо того, чтобы направлять ввысь.

Лорд Байрон был не совсем неправ, говоря о «даре пагубном чудесной красоты». Однако он не был и полностью прав. Интереснее смотреть на свет, чем на тень. На первый взгляд, утверждение о том, что «красота спасет мир», может действительно показаться сентиментальным и далеким от жизни. Есть ли вообще смысл говорить о спасении через красоту перед лицом бесчисленных трагедий, с которыми мы сталкиваемся. Тем не менее слова Достоевского предлагают нам очень важный ключ к разгадке зла, указывая на то, что страдания и скорби могут быть искуплены и преображены.

Красота Бога

Красота Бога выводит человека за пределы самого себя и как магнит притягивает к нему. Она пробуждает в нас «eros», ощущение сильного желания и томления, которые К. С. Льюис в своей автобиографии называет «радостью». В каждом из нас живет тоска по красоте, жажда чего-то, запрятанного глубоко в нашем подсознании, того, что было известно нам в далеком прошлом, однако сейчас, почему-то, нам не подвластно. Тем самым красота влечет и тревожит нас своим магнетизмом и очарованием. Божественная красота выражает притягательную силу Бога.

В Библии неоднократно говорится именно о Красоте Бога: «Одного просил я у Господа… созерцать красоту Господню» (Пс 27/26:4). При Преображении Христа на горе Фавор, где в высшей степени раскрылась божественная красота Богочеловека, святой Петр многозначительно говорит: «Хорошо "kalori" нам здесь быть» (Мф 17:4). Слово «kalori» – производное от греческого слова «kalos», что значит «красивый». Для Петра гора Фавор – место красоты Бога.

Слова Иисуса «Я есмь пастырь добрый (kalos)» можно с такой же, если не с большей, точностью истолковать так: «Я есмь пастырь красивый (hopoemen ho kalos)». Этой версии придерживался архимандрит Лев Жилле.

Божественная красота не есть просто характеристика свойства Бога, это еще и всеобъемлющая тоска притяжения твари.

Для Дионисия Ареопагита красота Бога – это первопричина и одновременно цель всех сотворенных существ. Он пишет: «Из этой красоты исходит все существующее... Красота объединяет все вещи и является источником всех вещей. Это великая созидающая первопричина, которая пробуждает мир и хранит бытие всех вещей посредством присущей им жажды красоты»

Отправная точка одновременно является конечной. Жажда «eros» несотворенной красоты объединяет все сотворенные существа и соединяет их в одном прочном и гармоничном целом. Если таков всеобъемлющий масштаб божественной красоты, то что сказать о красоте сотворенной? Она существует, главным образом, на трех уровнях: вещей, людей и священнодействий, иными словами – это красота природы, красота ангелов и святых, а также красота литургического богослужения.

Красота природы

 
Красота природы особенно подчеркивается в завершении рассказа о сотворении мира в Книге Бытия: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма». В греческой версии Ветхого Завета (Септуагинте) выражение «очень хороший» передается словами, которые могут быть переведены не только как «хорошо весьма», но и как «весьма красиво».

Ценность сотворенной красоты в равной степени подтверждается троичным построением христианской жизни, о чем неоднократно говорили духовные авторы христианского Востока, начиная с Оригена и Евагрия Понтийского. Сокровенный путь различает три стадии или уровня: practici («активная жизнь»), physiki («созерцание природы») и theologia (созерцание Бога). Путь начинается с активных аскетических усилий, с борьбы за то, чтобы избегать греховных поступков, искоренять порочные мысли или страсти, и таким образом достичь духовной свободы. Путь завершается «богословием», в этом контексте означающим видение Бога, единение в любви с Пресвятой Троицей. Но между двумя этими уровнями находится промежуточная стадия – «природное созерцание», или «созерцание природы».

Есть рассказ об одном афонском отшельнике, чья келья находилась на вершине скалы, обращенной к морю. Каждый вечер он сидел на выступе скалы, наблюдая за закатом солнца. Затем он шел в свою часовню для совершения ночного бдения. Однажды у него поселился ученик, молодой монах с энергичным характером. Старец велел ему каждый вечер сидеть рядом с ним, пока он наблюдает за закатом. Через какое-то время ученик стал проявлять нетерпение. «Это прекрасный вид, – сказал он, – но мы любовались им вчера и за день до этого. В чем смысл ежевечернего наблюдения? Что вы делаете, пока сидите здесь, наблюдая за тем, как садится солнце?» И старец ответил: «Я собираю топливо».

Внешняя красота видимого создания помогала ему готовиться к ночной молитве, во время которой он стремился к внутренней красоте Царства Небесного. Обнаруживая присутствие Бога в природе, он мог потом без труда найти Бога в глубинах собственного сердца. Наблюдая за закатом, он «собирал топливо» – материал, который будет придавать ему силы в предстоящем вскоре тайном богопознании. Такой была картина его духовного пути: через создание к Создателю, от «физики» к «богословию», от «созерцания природы» к созерцанию Бога.

Красота святых

«Созерцать природу» означает не только находить Бога в каждой сотворенной вещи, но также, что гораздо глубже, обнаруживать Его в каждом человеке. По словам Александра Шмемана, «христианином является тот, кто, куда бы он ни смотрел, везде найдет Христа и возрадуется с Ним». Аскетизм, согласно Флоренскому, создает не столько «доброго», сколько «красивого» человека. Святые красивы не чувственной или физической красотой, не красотой, которая оценивается светскими «эстетическими» критериями, а абстрактной, духовной красотой.

Эта духовная красота прежде всего проявляется у Марии, Матери Божьей. По словам преподобного Ефрема Сирина, она является наивысшим выражением сотворенной красоты. После Пресвятой Девы Марии олицетворением красоты являются святые ангелы. В своих строгих иерархиях они, по словам святого Дионисия Ареопагита, представляются «символом Божественной Красоты». Красота святых подчеркивается словами из книги пророка Исайи: «Как прекрасны на горах ноги благовестника, возвещающего мир» (Ис 52:7; Рим 10:15). Она ярко акцентируется также в описании святого преподобного Серафима Саровского, данном паломницей Н. Аксаковой: «Все мы, бедные и богатые, ждали его, столпившись у входа в храм. Когда он появился в дверях церкви, взоры всех присутствующих устремились на него. Он медленно спустился по ступенькам, и, невзирая на легкую хромоту и горб, он казался и действительно был чрезвычайно красив». Духовная красота святых была такова, что достаточно было только одного взора на них, одного видения их светлого лика, чтобы в душу входил мир.

Красота Литургии

В богослужении красиво все: пространство церковных зданий, иконы, годовой устав служб. По словам отца Сергия Булгакова, «человек призван быть творцом не для того только, чтобы созерцать красоту мира, но и для того, чтобы выражать ее». Иконография – это «участие человека в преображении мира». Церковные песнопения - это отклик земли на музыку Неба. Не только музыка Неба отражается в Церковном богослужении, но и весь сотворенный Космос присутствует в микромире приходской церквушки. История мира, его настоящее, прошлое и будущее застывают здесь в вечно неподвижном созерцании вечности.

Способность постигать красоту, как божественную, так и сотворенную, подразумевает нечто гораздо большее, чем наши субъективные «эстетические» предпочтения. На уровне духа красота сосуществует с истиной. С теофанической точки зрения красоту как проявление присутствия и силы Бога можно назвать «символической» в буквальном смысле этого слова. «Symbolon», от глагола «symballo» – «свожу вместе» или «соединяю», – это то, что приводит в правильное соотношение и объединяет два различных уровня реальности.

Таким образом, Святые Дары в Евхаристии греческие отцы Церкви называют «символами», но не в смысле знаков визуального напоминания, а в смысле непосредственного и действенного присутствия Тела и Крови Христа. С другой стороны, святые иконы также передают молящимся ощущение присутствия изображенных на них святых. Это относится и к любому проявлению красоты в сотворенных вещах: такая красота является символической в том смысле, что она олицетворяет божественное. Таким путем красота приводит Бога к нам, а нас – к Богу; это двусторонняя входная дверь. Поэтому красота наделяется священной силой, выступая проводником Божьей благодати, действенным средством очищения от грехов и исцеления.

Мы можем без всякой сентиментальности сказать, что «красота спасет мир», исходя из крайней важности того, что преображение Христа, Его Распятие и Его Воскресение по существу связаны друг с другом, как аспекты одной трагедии, нераздельной тайны. Преображение как проявление несотворенной красоты тесно связано с крестом. Крест, в свою очередь, не должен отделяться от Воскресения. Крест выявляет красоту боли и смерти, воскресение – красоту за пределами смерти.

Итак, в служении Христа красота объемлет и тьму, и свет, и уничижение, и славу. Красота, воплощенная Христом Спасителем и переданная Им членам тела Его, – это, прежде всего, сложная и ранимая красота, и именно по этой причине это красота, которая действительно может спасти мир. Божественная красота, так же как и красота сотворенная, которой Бог наделил свой мир, не предлагает нам путь в обход страданий. На самом деле она предлагает путь, проходящий через страдания и уводящий за его пределы.

Несмотря на последствия грехопадения и на нашу глубокую греховность, мир остается созданием Божьим. Он не перестал быть «совершенно красивым». Несмотря на отчуждение и страдания людей, среди нас все еще присутствует Божественная красота, по-прежнему действенная, постоянно исцеляющая и преображающая. Даже сейчас красота спасает мир, и она всегда будет продолжать делать это. Это красота Бога, который полностью объемлет боль сотворенного Им мира, красота Бога, который умер на Кресте и на третий день победоносно Воскрес из мертвых.

Фото на превью – Сергей Фандиков