Размышления мирянина о судьбах украинского Православия – 5: Поместная Церковь
В этой последней части «Размышлений» будем говорить об Украинской Православной Церкви именно как Поместной, а также иметь ввиду, что те процессы, которые происходят у нас, так или иначе касаются всех Поместных Церквей. Если коротко охарактеризовать эти процессы, то получится следующее определение: Церковь борется за то, чтобы остаться живой, а не стать памятником самой себе. Конечно, обновленческое движение в 1920-х и последующих годах, которое называло себя «Живой церковью» донельзя дискредитировало этот термин, но тем не менее, Церковь может или остаться живым и действенным Телом Христовым, местом, где люди соединяются с Богом или же превратиться в красивый музейный экспонат, памятник средневековой культуры, на который приятно посмотреть, но в котором нельзя жить.
Принято считать, что первые три века своей истории Церковь была гонимой. Это верно, но с оговорками. Гонения были периодическими и как правило локальными, степень их жестокости также была разной. Масштабные гонения на христиан по всей империи случались нечасто и длились от нескольких месяцев до нескольких лет. Самое длительное масштабное гонение Диоклетиана длилось 9 лет, оно же было и последним. В остальное время христиане жили более-менее мирно, они могли заниматься миссионерством, проповедью среди язычников, приобретать или строить церковную недвижимость, заниматься благотворительностью и так далее. Но при этом Церковь не была государственной, а значит она была свободна от исполнения государственных функций: сакрализации государственной власти, идеологической обработки граждан, управления ими, выявления настроений народа, судебной функции по определенным категориям преступлений и так далее. Соответственно и система управления Церковью была совершенно иная. Опять же, слова «система управления Церковью» диссонирует с понятием Церкви как Тела Христова, но за неимением лучших слов, пусть будут эти. Эта система основывалась на двух принципах: соборности и первенства. «Первенство» - опять слово, дискредитированное патриархом Варфоломеем, который его трактует в прямо противоположном смысле, чем на самом деле. Правильное же понимание первенства в Церкви – это то, что первенство существует исключительно в контексте соборности. Оно необходимо, чтобы практически осуществлять соборное управление Церковью. Кто-то должен собор созывать, организовывать заседания, председательствовать на соборе и следить за исполнением его решений. Но это не означает, что «первый» управляет собором. «Первый» не может стоять над собором, а собор не ограничен «первым». Например, патриарх Варфоломей утверждает, что только Константинопольский патриарх может собирать так называемые, всеправославные соборы или встречи. Это значит, что он ставит собор в зависимое положение от «первого» и это немыслимо для правильного понимания соборности.
Если говорить о канонах Церкви, то наиболее полно принцип соборности и первенства отражает текст 34-го Правила Святых Апостолов: «Епископам всякого народа подобает знать первого в них, и признавати его яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии, и до мест к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух». Здесь сразу следует обратить внимание, что епископам разрешается действовать самостоятельно в рамках своей епархии, и только в вопросах, выходящих за ее пределы советоваться с «первым». В средневековой модели (назовем ее так) управления Церковью, которая во многом продолжает существовать и сейчас наоборот, «первый» и административные органы при нем решают внутренние вопросы епархий, вмешиваясь в то, что ранее считалось прерогативой епархиального архиерея.
Единство Церкви в первые три века, т.е. пока она не стала государственной, понималось прежде всего, как евхаристическое единство, которое в свою очередь невозможно без единства веры, нравственных требований и единства (преемства) благодатных епископских хиротоний от апостолов. Но после того, как Церковь в IV веке стала государственной и единственно легальной, с ней произошло два существенных изменения (кроме всех прочих): во-первых, она постепенно была вовлечена в исполнение государственных функций, перечисленных выше, а во-вторых, к Церкви присоединились массы народа из всех социальных слоев. Причем присоединились не столько потому, что уверовали во Христа и Его проповедь, сколько потому, что нужно было во что-то верить и исполнять какие-то религиозные обряды, а христианство в то время оказалось почти безальтернативным вариантом. Можно сказать, что Церковь, начиная с IV века и в последующие времена разрослась до размеров общества и государства, со всеми вытекающими последствиями.
Соответственно изменилась и система управления Церковью. Изменился объект управления. Снова понятие, малоприменимое к Церкви, но тем не менее. Если раньше управлять нужно было людьми, откликнувшимися на призыв Христа: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное», людьми, старавшимися исполнить заповедь о любви к Богу и ближнему, людьми, стремившимися к горнему, а не земному, рисковавшими жизнью за свою веру, то после IV века управлять уже надо было огромными человеческими массами, вовсе не разделявшими или разделявшими в недостаточной мере упомянутые христианские идеалы. Не сказать, что в первые три века христианства в Церкви напрочь отсутствовали честолюбие, властолюбие, сребролюбие и прочие пороки (все это было еще с апостольских времен), но с огосударствлением Церкви все это возросло многократно. И если принципы соборности и первенства были эффективными для управления членами Церкви, которые исполняли заповедь Божию о любви, то для управления людьми, которые воцерковились внешне, а внутри остались язычниками эти принципы уже не работали. Понадобилась другая система управления, основанная примерно на тех же принципах, что и система управления государством. Появилась, так называемая, административная система управления Церковью, при которой сама соборность была встроена в эту систему административных отношений. Появились правила, регламентации, системы прав и обязанностей, подчинения и иерархии. Они могли быть писанными, а могли просто существовать по факту. Например, многие столетия Константинопольский патриарх фактически был главой всех Восточных Церквей, хотя формально они были автокефальными. Сегодня, кстати, Константинопольский патриарх пытается делать то же самое.
Если говорить об УПЦ, то ее исторический бэкграунд еще хуже. Три столетия Киевская Митрополия входила в состав Русской Церкви. Это наша история и никуда от нее не денешься. А Русская Церковь со времен императора Петра I, не только стала государственной, но превратилась в часть государственного аппарата, некое «ведомство духовных дел». Практически все церковные вопросы решались императором и его чиновниками. Император своим указом назначал и увольнял архиереев, открывал и закрывал монастыри и так далее. Принципы соборности и первенства вообще исчезли из системы управления Церковью как таковые. Вместо «первого», патриарха, учредили так называемый, Святейший правительствующий синод. Считалось, что это такой себе коллективный патриарх, что, кстати, признавали и остальные Поместные Православные Церкви, именовавшие этот Синод «возлюбленным во Христе братом». Но на самом деле Синод был особой разновидностью государственного органа, подчиненного императору. Император назначал и увольнял членов Синода, в том числе и так называемого, «Первенствующего члена Синода», утверждал его решения и непосредственно руководил работой Синода через своего светского чиновника, обер-прокурора Святейшего Синода, которыми кстати, бывали и масоны. Церковные соборы в этот период не собирались вовсе. Зато обильно разрослась система синодальных учреждений, со своими чиновниками, бюрократизмом и так далее. В епархиях всем заправляли консистории, тоже со своими чиновниками и своей системой административной подчиненности.
Все это в определенной мере досталось и нам, современным верующим, членам УПЦ. Мы порой мыслим устройство Церкви в категориях вот этой самой административной модели: у нас священник мыслиться подчиненным благочинного, оба они – подчиненными викарного архиерея, викарные подчиненные епархиального, те в свою очередь подчиняются Предстоятелю и Синоду, который хотя и имеет иную природу чем Синод в синодальном периоде нашей церковной истории, но все равно не является соборным органом в собственном смысле этого слова. У нас есть синодальные отделы, эффективность работы которых оставляет желать много лучшего. В епархиях у нас есть епархиальные управления, что-то наподобие консисторий, где порой всем заправляет «всесильный» секретарь епархии. Не будем пускаться в дальнейшее описание нашей административной модели управления.
Сейчас ведутся очень активные дискуссии внутри УПЦ по поводу нашего статуса, целесообразности или нецелесообразности провозглашения автокефалии. А ведь эти дискуссии на самом деле и есть порождения нашего церковного сознания, привыкшего мыслить не в евангельских, а в административных категориях. Таких людей волнуют статусы, юрисдикции, диптихи, признания-непризнания и так далее. Можно только подивиться мудрости нашего Предстоятеля Блаженнейшего Онуфрия, который не пошел на поводу различных церковных групп, мыслящих административно и который предложил решение, принятое в итоге всей полнотой УПЦ: мы объявляем о полной независимости от РПЦ, считаем себя по факту Поместной Церковью, коей по сути и являемся, но не объявляем об автокефалии, не загоняем себя в рамки этих административных схем, отживающих свой век. УПЦ является Церковью Христовой, она осуществляет свою миссию благовествования Царства Божия, но не втягивается в бесплодную и никому не нужную борьбу за статусы и юрисдикции (по крайней мере, пока).
На нашу Церковь гонения идут с трех сторон: во-первых, со стороны государства, которому нужна государственная церковь. Она нужна государству для консолидации общества, для идеологической пропаганды, что особенно актуально в сегодняшних условиях войны, в меньшей степени для сакрализации государственной власти и так далее. Поэтому (в том числе) государство и пытается загнать все конфессии, именующие себя православными в одну религиозную организацию, которая выполняла бы определенные государственные и общественные функции. Во-вторых, идет гонение со стороны Константинопольского патриархата, действующего и напрямую, и с помощью американских дипломатов. Современный Фанар пытается законсервировать ту средневековую модель, при которой он был фактически (но не канонически) главой всех православных, а также центром эллинизма. И УПЦ, которая воспротивилась этим амбициям, для Фанара просто как кость в горле. Ну и в-третьих, это давление (которое постепенно перерастает в гонение) со стороны РПЦ. Официально нас еще не называют раскольниками и не запрещают в священнослужении (что само по себе абсурдно), но подобные оценки уже очень громко звучат из уст отдельных иерархов и медийных персон РПЦ. Плюс РПЦ открыто захватывает общины и целые епархии, которые находятся на временно оккупированных территориях Украины. Иными словами, Фанар нас, при помощи государственной власти пытается втянуть в свою административную структуру, РПЦ в свою, хотя и в значительно меньшей степени, поскольку у РПЦ значительно меньше инструментов давления на УПЦ.
Теперь о том, почему эти все административные схемы управления отживают свой век. Как уже было сказано, административная государствоподобная модель церковного управления возникла (и во многом заменила собой соборную модель) тогда, когда Церковь разрослась до размеров государства и общества. Сейчас это уже не так. Граждане не обязаны принадлежать к Церкви, государства декларируют свой, подчеркнуто светский характер, хотя и стремятся сохранить свое влияние на религиозные организации. Церковь – это опять малое стадо, которое живет во враждебном ему окружающем мире. «Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин 15:19). «Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк 12:32). Глобальные исторические перемены, как правило происходят в течении очень длительного периода, могут пройти столетия, пока эти перемены станут заметны и ощутимы. Церковь довольно консервативна, а значит и инертна. Этим объясняется то, что мы живем в новых условиях, но продолжаем пользоваться старой административной моделью управления. Но перемены неизбежны: Церковь или вернется к своей исконной соборной системе управления, направленной на то чтобы спасать людей для вечной жизни в Царстве Божием или превратиться в памятник средневековой культуры, который будет деградировать, так как будет именно безжизненным памятником. Это уже можно видеть на примере Европы. Католические храмы пустеют, их перепрофилируют или вообще сносят за ненадобностью. Во многом это потому, что католичество построило еще более жесткую административную модель Церкви, которая отталкивает людей. А те силы в католичестве, которые остро чувствую необходимость вдохнуть жизнь в средневековую церковную форму, идут по совершенно пагубному пути. Они видят выход в приспособлении к порокам современного общества и потакании им (ЛГБТ, женское священство и прочее). На самом же деле выход в возвращении к Евангелию, к святым отцам Церкви, к той жизни, которую вели христиане первых веков. Людям нужно живое общение со Христом, действенная борьба со своими страстями, истинная молитва, подлинная жизнь в Духе Святом. Но людям не нужно постоянное копание в статусах и юрисдикциях, в выяснении того, кто главнее, кто кому должен подчиняться, кто какое место должен занимать в диптихе.
УПЦ сейчас находится в уникальной ситуации. Гонения, воздвигнутые на нас со всех сторон, толкают нас на путь возрождения. Не восстановления средневековых церковных моделей, а истинного возрождения. Мы сейчас можем стать той Церковью, в которой все будут узнавать Церковь первых столетий. Давайте представим себе, что в Верховной Раде все-таки набралось 226 голосов и УПЦ запретили. Нет Киевской Митрополии, нет синодальных отделов, самого Синода тоже нет. А Церковь все равно будет! Будут архиереи, священники, верующие, монастыри и монахи. Все это будет связано не административно, а прежде всего евхаристически. Верующие будут осознавать себя прежде всего членами Тела Христова, а не членами административно оформленной организации. Значительно возрастет количество соборов, как на всеукраинском уровне, так и на уровне областей или районов, потому что только так и можно будет решать церковные вопросы. Кстати, 4-е Правило I Вселенского Собора, предписывает, чтобы при избрании епископа, его кандидатуру одобряли все епископы той области, для чего собирались бы вместе. Также значительно возрастет элемент избирательности, а не назначаемости епископов и прочих клириков. Это также соответствует практике Древней (читай: гонимой) Церкви. Вот как, например, описывает избрание епископа святитель Киприан Карфагенский (III век): «надобно тщательно сохранять и соблюдать Божественное предание и установление Апостольское, которое сохраняется у нас почти во всех областях и по которому, для законного поставления к известному народу епископа, необходимо, чтобы собрались ближайшие епископы той области, и тогда пусть избирается епископ в присутствии народа, который хорошо знает жизнь каждого в отдельности и обыкновенно наблюдает поступки каждого».
Все сказанное ни в коем случае нельзя рассматривать как желание того, чтобы Верховная Рада запретила УПЦ. Но так часто происходит, что для того чтобы исправиться, чтобы преодолеть свои заблуждения порой нужны испытания и потрясения.
