Долг, превзошедший жизнь
10000 талантов - немыслимая сумма, что-то порядка 200000 тонн золота. Она несусветно превосходит стоимость его самого, как раба, и стоимость его жены, и его детей.
Завтра будет читаться моя любимая притча о царе, простившем рабу долг в десять тысяч талантов (Матф.18:23-35).
Десять тысяч талантов – немыслимая сумма, что-то порядка двухсот тысяч тонн золота. Она превосходит не только стоимость всего имущества должника, она несусветно превосходит стоимость его самого, как раба, и стоимость его жены, и его детей. Это долг, перед которым человек донельзя ничтожен, долг, который превосходит человека до полной размазанности: все отдай, имущество отдай, жизнь свою отдай, и жизнь жены, и жизнь детей - не выплатишь даже малой толики долга. Это синоним полной безнадеги: ты ничего не можешь, ты абсолютное ничто, ты раздавлен, бессилен, тебя считай попросту нет.
Стоимость раба по тем временам – примерно 100-120 динариев. Один талант – приблизительно 6000 динариев. Вот и считайте.
И каким огромным, немыслимым должно быть отчаяние человека, который при всей этой гибельной математике падает в ноги царю и умоляет: потерпи на мне, я тебе все верну.
Да какое "потерпи"? Какое "верну"? Что он царю – еще одно царство завоюет? Все равно, что пообещать луну с небес и все звезды. Это заведомая ложь, совершенно бессмысленная просьба, которую должник выполнить не сможет никогда.
А царь, видя его долг и слыша его отчаянную ложь, не только не гневается, но прощает. И ложь. И долг. Полностью. Просто так.
Просто потому, что это по человеческим меркам стоимость раба – 100 динариев. А по Его меркам, в Его милосердных глазах стоимость человека превосходит совершенно любые деньги. Человек - абсолютная ценность, перед которой ничто даже долг в десять тысяч талантов. Люди друг друга оценили в сто динариев, Он человека оценил непредставимо выше.
И мне совершенно непонятно, как после этой притчи можно говорить об искуплении грехов, как внесении некой платы, например, чьими-то добрыми делами? Как можно говорить о юридической версии искупления?
Ведь царь не говорит: пусть твои богатые друзья скинутся от своего избытка и заплатят за тебя. Он даже не говорит: пусть Мой Сын, царский Сын, выплатит за тебя этот долг, ведь у Него заведомо есть эти таланты, Мы сочтемся между собой, а ты иди уж.
Нет. Он делает долг яко не бывший.
"Раб же, выйдя..."
И тут мне хочется грустно спросить: ну что ж ты дурной такой?
Зачем ты уходишь? Куда ты пошел?
Царь прощает долг полностью и всецело, прощает безусловно, Он не требует никакой компенсации. Но как же не откликнуться благодарностью на это прощение? Как вместе с огромным облегчением не почувствовать искреннее желание просто быть с Ним?
Не потому, что должен. А потому, что хочешь.
Куда ты пошел, что ты ищешь там, извне? Какая может быть в принципе участь лучше, чем просто остаться с Ним, в благодарности сказав: Господин! позволь мне быть с Тобой и служить Тебе ради Твоей доброты, потому что нет ничего и никого, кто более достоин был бы такого служения.
Лучшая из участей – просто остаться при таком Царе. Где обрящешь что-то прекраснее? чья власть над тобой может быть выше и чище, милосерднее и благороднее? Чему лучше ты можешь посвятить жизнь, кому еще довериться всецело и без страха, после такого-то?
Кого еще любить, как не явившего такую любовь и такое милосердие?
А он уходит. У него своя жизнь и свои цели. И никакой особой благодарности к царю он не испытывает. Возможно, подспудно он все время думал, что достоин такой развязки, и милость воспринял не как незаслуженный дар.
Царь взглянул на него, как на человека, как на душу живую, как на того, чье бытие превыше всех сокровищ. Царь увидел в нем, не много, не мало, Свой образ. А он на царя смотрит вполне утилитарно: отвязался со своим долгом и хорошо. Не накажет, вот и ладненько. Остался при своей семье и своем имуществе - замечательно. Живем.
А разве мало людей воспринимают спасение, исключительно как не падшее на них наказание? Что такое "спастись" - это "не попасть в ад". Ну, вот этот бывший должник не попал. Но разве он спасся? Даже не глядя в концовку – разве он спасся?
Кончилось все так себе, потому что, не пережив милость Царя в глубине души, не ощутив разрыв между тем, что его ждало, и тем, что ему дано, бывший должник смотрит на других людей не Его, а вполне человеческими грешными глазами.
Ты мне должен – изволь вернуть. Сто динариев, как раз стоимость раба. Тот человек, который ему должен, тоже, в общем, принадлежит ему всецело: расплатиться он может своей жизнью, своей свободой. И бывший должник своих рук не разжимает.
Ну и все. Не пошла ему впрок царская милость. Теперь все будет по-справедливости: ты того в темницу, и тебя в темницу.
А могло все быть совсем иначе. Если бы он не ушел от царя. Или не ушел хотя бы внутренне, решив повторить царскую милость в доступном ему масштабе: простить то, что он может простить.
Если бы понял, что предать себя такому царю – лучший из возможных исходов.
