Богословская комиссия УПЦ высказалась по вопросу мобилизации
Любой священнослужитель Украинской Православной Церкви должен определять характер своего служения в условиях войны сугубо в рамках церковных канонов.
Богословско-каноническая комиссия при Священном Синоде Украинской Православной Церкви на своем заседании, состоявшемся по благословению Предстоятеля УПЦ Блаженнейшего Митрополита Киевского и всей Украины 19 июня 2024 года, подготовила выводы касательно военной мобилизации священнослужителей.
СПЖ публикует полный текст документа со ссылкой на сайт Информационно-просветительского отдела УПЦ:
Богословско-канонические нормы, касающиеся военной мобилизации лиц православного вероисповедания в священном сане в условиях действия Закона Украины «О воинской обязанности и военной службе».
В связи с вооруженным нападением Российской Федерации на Украину Богословско-каноническая комиссия при Священном Синоде Украинской Православной Церкви, руководствуясь «Основами социальной концепции Украинской Православной Церкви», обращает внимание на то, что «Церковь... не запрещает своим чадам принимать участие в боевых действиях, если речь идет о защите ближних и восстановлении нарушенной справедливости... Православие во все времена относилось с большим почтением к воинам, ценой собственной жизни оберегавшим жизнь и безопасность ближних. Многих воинов Украинская Православная Церковь причислила к сонму святых, учитывая их христианские добродетели...». Украинская Православная Церковь с первого дня полномасштабного вторжения российских войск в Украину призывала и поныне благословляет и молится за всех своих верных чад, несущих свою службу в рядах Вооруженных сил и других воинских формированиях Украины, и сострадает им, ибо по слову Апостола: «страдает ли один член, страдают с ним все члены» (1Кор. 12, 26). Осознавая, что победа над врагом и мир на нашей земле являются Божиим благословением, Украинская Православная Церковь во всех приходах нашего Государства возносит смиренные молитвы к «Царю царствующих и Господу господствующих» (1Тим. 6, 15), ведь помнит слова Господа Иисуса Христа о том, что: «Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, та Я посреди них» (Мф. 18, 19-20). В своем толковании на эти Господни слова традиция Православной Церкви отмечает, что в них говорится о церковной молитве, которая, по учению Православной Церкви, невозможна без священства, так как новозаветное священство является образом Единого Истинного Первосвященника Господа нашего Иисуса Христа (см. Евр. 7, 23). Соответственно, без священства нет Церкви.
От «царственного священства», которым, по слову Апостола, являются все верные Православной Церкви (см. 1 Петра 2, 9), священнослужителя отличает особая благодать Всесвятого Духа, подаваемая ему при рукоположении. Именно особый характер этой благодати и собственно сущность священнического служения уже с апостольских времен стали определять, что получение благодати священства и дальнейшее пребывание священнослужителя в сане должно обусловливаться рядом канонических требований. Одним из главнейших из них является совершенный запрет на совершение убийства и, соответственно, участие в боевых действиях, предполагающее использование оружия. Священнослужитель, являющийся носителем особой благодати Святого Духа, Который является не только Начальником Таинств (τελεταρχικός), но и Подателем жизни (ζωῆς χορηγός), никак не может проливать кровь и отнимать жизнь.
Как уже было сказано выше, несовместимость греха убийства и служения в священном сане отмечается уже в Апостольских правилах (59-е, 66-е). В 59-м Апостольском правиле жестокость клирика, отказывающего своему ближнему в помощи, приравнивается к совершенному убийству и, соответственно, карается лишением сана (καθαίρεσις). Преподобный Никодим Святогорец (XVIII в.) в своем толковании на 66-е Апостольское правило называет всякое убийство «большим смертным грехом» (ἡ μεγάλη καὶ θανάσιμος ἁμαρτία) и указывает на него как на абсолютное препятствие для пребывания в священном сане. Следуя правилам святых отцов и их авторитетным толкованиям, прп. Никодим de facto относит к умышленному убийству и участие клирика в войне (ὑπάγουν εἰς τὸν πόλεμον). Последнее непосредственно запрещается 83-м правилом святых апостолов (ἐπὶ στρατείαν ἔρχεσθαι)[5], а также 7-м правилом IV Вселенского Собора (στρατείᾳ σχολάζειν)[6]. В то же время следует отметить, что авторитетные византийские канонисты считают несовместимым со священнослужением не только непосредственное участие клирика в боевых действиях, предполагающих использование им оружия, но и даже военную логистику (στρατιωτικῶν σιτηρεσίων, πραγμάτων) и организацию набора в войско (στρατολογιῶν) (Феодор Вальсамон, XII в.).
Церковно-каноническая аргументация касательно полной несовместимости воинской службы, связанной с использованием оружия, и служения в священном сане имеет несколько базовых измерений:
1) Собственно правовое. Формулируется согласно «Канонической синтагме» святителя Фотия, патриарха Константинопольского, где отмечается, что «убийство квалифицируется соответственно намерению» (ὁ φόνος ἀπὸ τῆς διαθέσεως σκοπεῖται). Таким образом, каждый, кто берет оружие во времена войны, внутренне соглашается на совершение убийства и совершает его намеренно. Важно, что данный принцип развивается святителем в контексте 55-го правила свт. Василия Великого, предполагающего лишение сана клирика, которые совершает убийство при самообороне. Также умышленный или неумышленный характер убийства определяется по виду использованного оружия (ἀπὸ τὸ ὄργανον ὁποῦ ἐμεταχειρίσθη), Синтагма Фотия, дополнение прп. Никодима Святогорца). Соответственно, военное оружие, непосредственно предназначенное для убийства, также делает участие клирика в войне умышленным убийством. Принцип «φόνος ἀπὸ τῆς διαθέσεως σκοπεῖται» de facto применяет норму 59-го, 66-го и остальных соответствующих канонов даже к случаям использования оружия, не приведших к смерти («Пидалион» прп. Никодима Святогорца, симфония на 66 правило святых апостолов). Стоит отметить, что авторитетные византийские канонисты, в частности патриарх Феодор Вальсамон, указывают на абсолютный характер церковно-канонического запрета на использование священнослужителями оружия, которое потенциально может стать орудием убийства как такового («πάντη ἀπηγόρευται»).
2) Сакраментальное. Одним из главных аспектов священнослужения является совершение церковных таинств – прежде всего, Святой Евхаристии. Согласно 22-му и 23-му правилам Анкирского собора (314 г.), как умышленное, так и неумышленное убийство предусматривает отлучение от Святых Христовых Таин. Совершение греха убийства приводило к отлучению от Причастия даже руководителей т. н. «царского священства» Византии. К примеру, в свое время свт. Фотий отлучил от Святых Христовых Таин кесаря Варду, убившего своего конкурента Феоктиста. 13 правило свт. Василия Великого в пастырских целях распространяет норму отлучения от Причастия на воинов, а значит – и на воинов-клириков. Норму 13-го правила свт. Василия Великого также можно понять ретроспективно – сквозь призму его 43-го правила, квалифицирующего любое лишение жизни как убийство. Соответственно, указанная невозможность участия и совершения священнослужителем церковных таинств делает невозможным его дальнейшее пребывание в клире. Евхаристическое объяснение нормы упомянутого 66 правила св. апостолов о клире также присутствует в канонических комментариях священноисповедника епископа Никодима Милаша (1845-1915), который отмечает, что любое кровопролитие священнослужителем противоречит самой сущности таинства Евхаристии как Бескровной Жертвы.
3) Пастырско-психологическое. Формулируется пастырскими канонами Православной Церкви, исходя прежде всего из того, что грех убийства является каноническим препятствием к принятию священного сана. Данная норма уходит корнями в 61 правило святых апостолов, которое отмечает «запрещенные действия» (ἡ ἀπηγορευμένη πράξις), выступающие как препятствия. Свт. Фотий в своей 20-й амфилохии среди прочего относит к ним «руки, замаранные в крови» (τὴν χεῖρα μιάνας αἵματι). Указанная формулировка напрямую соответствует 5-му правилу свт. Григория Нисского (IV в.), подчеркивающее, что любое убийство оскверняет или пачкает человека (τὸ τοῦ φόνου μίασμα) и делает его недостойным священнической благодати (ἀπόβλητον ἱερατικῆς χάρισματος).
Норму 61-го канона святых апостолов, включающую невозможность принятия священного сана человеком, согрешившим убийством, свящ. Фотий интерпретирует в пастырско-психологическом русле. Прежде всего, он отмечает, что тяжкие грехи блуда, прелюбодеяния, а также убийства (τὴν χεῖρα μιάνας αἵματι) являются переходом человеком границы, а потому они вызывают внутренний глубинный «надлом» и нарушают его внутреннюю целостность. Соответственно, убийство представляет собой «дестабилизацию воли» (ἐφ’ ἑκάτερα ἄδηλον τε τὴν κρίσιν παρεχομένη), которая в дальнейшей пастырской жизни с большой вероятностью может перелиться в трагедию – человеку, который однажды уже перешел какой-то предел, легче перейти его снова. Нарушение указанного баланса на долгое время нарушает самосознание ближнего как «образа и подобия Божия» (Быт. 1:26) и, соответственно, искажает направление разумной силы души («ἄλογος», свт. Фотий, Схолии на Евангелие от Матфея). Блаженный Феодорит Кирский отмечает, что наличие у всего человечества одних предков было частью Божьего замысла для борьбы с животной жаждой убийства, которая является свойством неразумной природы (Толкование на книгу Бытия). В святоотеческой традиции психологическая проблема убийства формулируется, в частности, и через абсолютную противоестественность этого греха: если большинство грехов являют собой иллюзию преодоления человеком собственной бренности и смертности, убийство, напротив, только умножает смерть.
Кроме нарушения психологической целостности человека, церковно-канонический запрет на введение в клир или же оставление в нем согрешивших убийством (а согласно норме «Номоканона» и толкованию свт. Никодима Святогорца – также и тех, кто участвовал в боевых действиях), имеет глубокое пастырское измерение. Свт. Фотий в упомянутой амфилохии отмечает, что норма 61-го Апостольского правила касательно клира исходит из понимания пастыря как «образца для верных» (1 Тим. 4, 12). Запрет на пребывание в клире согрешившим убийством соответствует одному из базовых признаков каноничности – а именно церковности, ведь нарушение этой нормы создает иллюзию «двойных стандартов» и сеет соблазн и раздор в единой общине, которая по объективным причинам не способна убедиться в истинности раскаяния священника.
Поскольку каноны Православной Церкви преследуют цель лечения и исцеления человеческой души (см. 2-е правило Трулльского собора), запрет в священнослужении тех, кто использовал оружие, имеет глубокий терапевтический эффект. Участие в войне имеет не только психологические последствия (посттравматическое стрессовое расстройство), но и духовные. Соответственно, священнослужитель, сам нуждающийся в духовном исцелении, не может быть врачом для других (ср. Лк. 4, 23). В условиях войны, когда воинам, возвращающимся с фронта, нужна качественная психологическая и духовная поддержка, игнорирование норм пастырских канонов привело бы к пастырской катастрофе и создало бы «замкнутый круг». Это и есть одна из практических сторон пастырских канонов в условиях войны.
4) Историко-каноническое. Происходит из рецепции вышеуказанных канонов в истории Церкви. Феодор Вальсамон (XII в.) в своем толковании на 43-е правило свт. Василия Великого перечисляет известные ему случаи, когда священнослужители были лишены сана за совершение убийства. В частности, он упоминает о лишении сана епископа, который во время войны убил мусульманина с целью самообороны (Ἀγαρηνὸν... ἐν καιρῷ πολέμου). Византийский хронист XI-XII вв. Иоанн Скилица вспоминает о лишении епархиальным архиереем сана одного священника по имени Фемел, который, услышав о приближении сарацин (мусульман), прекратил совершение Литургии и убил нескольких из них. Важно, что Скилица делает особый акцент на свершении Фемелом бескровной Литургии (τὴν ἀναίμακτον… λειτουργίαν). Византийская принцесса и историк Анна Комнина (XI-XII вв.) вспоминает, что она была «больно поражена», когда узнала о латинском священнике, участвовавшем в морском бою: «У нас и у латинян – не одинаковые взгляды на священство», – отмечает она в своих воспоминаниях. Указанные свидетельства имеют исключительную важность для историко-канонического обоснования абсолютного запрета священнослужителям участвовать в боевых действиях, ведь в течение XI-XII вв. Византия вела в большей степени оборонительные войны.
Стоит отметить, что даже в бурные времена человеческой истории, когда в разгар национально-освободительной борьбы некоторые священнослужители сознательно игнорировали определенные церковно-канонические нормы, Православная Церковь всегда возвращалась к осознанию неизменности пастырских канонов и наличию у них четкой богословской аргументации. Ярким примером является Греческая война за независимость 1821-1829 гг., а также редакция греческой Конституции 1827 г., в которой впервые в новейшей истории церковные каноны официально определены как нормативно-правовая основа развития государственно-церковных отношений. 24-я статья настоящей Конституции определила несовместимость пребывания в священном сане с какой-либо политической или общественной деятельностью или должностью, запрещенной священнослужителю канонами Православной Церкви. Среди таких канонов богословы Элладской Церкви указывают и на те, которые запрещают клирику участвовать в боевых действиях. Речь идет об указанном 7-м правиле IV Вселенского Собора, а также 83-м Апостольском правиле, которое аргументирует эту несовместимость словами Господа Иисуса Христа: «Кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21). Ретроспективно, немалую роль в возникновении канонически аргументированной статьи греческой Конституции сыграли те священнослужители, которые, вопреки канонам, в начале революции осуществляли активную политическую или военную деятельность. С церковно-канонической точки зрения возникновение этой статьи было обусловлено априорным пониманием того, что в каноническом праве Православной Церкви не существует прецедентной нормы, а также свидетельством верности каноническому порядку.
Соответственно, любой священнослужитель Украинской Православной Церкви должен определять характер своего служения в условиях войны сугубо в рамках церковных канонов, исходя из положений принесенной им священнической присяги, которым отвечает базовый церковно-канонический принцип: священнослужитель ни в коем случае не может участвовать в боевых действиях, применять оружие и проливать кровь, ведь он поставлен Церковью на то, чтобы до конца своей жизни поднимать перед Престолом Божиим «чистые руки, без гнева и сомнения» (1 Тим. 2, 8).
Особо следует отметить, что неукоснительное соблюдение всех определенных церковно-канонических требований относительно пребывания в священном сане является базовой предпосылкой сохранения православного священства не только для пастырского попечения теми воинами, которые сейчас находятся в зоне активных боевых действий или находятся в отпуске после ранения, но и теми, которые после победы Вооруженных Сил Украины окончательно вернутся в мирную гражданскую жизнь и будут нуждаться в реабилитации и надлежащей духовной поддержке.
Как писал СПЖ, Ватикан раскритиковал мобилизацию священников в Украине.
