Слово на Успение Божией Матери, или В чем разница между усопшим и мертвецом
Проповедь в день Успения Пресвятой Богородицы.
Успение Божией Матери для меня всегда было праздником ясности, покоя, успеха, созревания, зрелости. В воздухе в это время года уже всегда чувствовалось дыхание осени. Солнышко просвечивало сквозь прозрачные желтеющие листья каштана. В огородах сухая ботва картошки и помидор звала к себе мозолистые руки тружеников. Ветер играл шуршащими листьями кукурузных стеблей, а задумчивые подсолнухи, опустив головы, внимательно слушали это мелодичное шуршание. Воздух был наполнен ароматами зрелости плодов земли. Яблоки, груши, сливы манили к себе благоухающим нектаром. На душе было легко и радостно. В такие дни я так любил пройти через огород к речке, сорвать темно-коричневую «качалочку» камыша и задумчиво смотреть, как ее нежно-белый пух раздувается свежим игристым ветерком.
Матерь Божия – всечеловеческая зрелость, для которой смерть стала торжеством вечной радости. Надмирная голубица, Матушка Агнца Божия, Кладезь живой воды, Источник чистейшей радости, вознесшаяся превыше ангельских сил на высоты, недоступные даже самым могущественным Божьим духам. Праздник Успения – день восхода к Престолу Живоначальной Троицы лучшей Дочери человеческой и праздник зрелости плодов земных – сливался в моей душе в какой-то единый гимн благодарности Богу за все. Как же тогда было светло и празднично на душе!
Сегодня на нашем огороде нет плодов. Лишь разбросанные кассетные мины и вывернутые снарядами воронки, да еще бурьян выше человеческого роста. Земля соседних огородов обильно напилась кровью невинных жертв – простых сельских тружеников. Городок разрушен. На месте школы – руины. Дом пионеров, где на фотокружке меня когда-то учили, как правильно выставлять выдержку и диафрагму фотоаппарата, превратился в свалку разбитых кирпичей. Детский сад, Дворец культуры навсегда освобождены от необходимости слышать в своих стенах радостный детский смех. На их месте остатки обгоревших стен.
Идет осенняя жатва. И душ, и тел человеческих… Кто-то созрел, кто-то сгнил, кого-то черви подточили, а кто-то так и остался невызревшим.
Идет осенняя жатва. И душ, и тел человеческих… Мой разум до сих пор не может принять и поверить, что все это безумие происходит в действительности.
Моя Родина стала удивительной страной контрастов.
Киев. В кафе играет музыка, люди отдыхают. Сирены и те, кажется, что звучат шёпотом. Народ тусуется, шопится, жизнь идет так, как будто ничего в стране не происходит.
Никополь. Обугленные дымящие дома после свежего ночного обстрела. Люди с печалью и болью в глазах. Горящие разваленные квартиры. Никто не смеётся. Тем, кто остался, ехать некуда. У всех на уме только один немой вопрос: «Что будет дальше?» А на носу холода…
Львов, Западная Украина. Там своя жатва, свой сбор урожая. Цены на аренду и продажу жилья взлетели в десять, а кое-где и в двадцать раз. Как же не нагреть руки на горе ближнего? Как же не набить себе карман, пользуясь случаем? Как же не использовать с выгодой для себя безвыходность беженцев и погорельцев. Мы ж «єдина країна»…
Матерь Божия – зрелый плод, осенённый и взлелеянный Духом Святым. Сладкое благоухание безусловной любви. Милость и сострадание неизреченное. Кем стали Твои дети? Во что они превратились? До какого безумия дошли?
Идет осенняя жатва. И душ, и тел человеческих… Кто-то созрел, кто-то сгнил, кого-то черви подточили, а кто-то так и остался невызревшим. Но осень неумолимо приходит в наш мир, чтобы собрать урожай и отправить его на сортировку: что-то в кладовую, что-то свиньям на съедение, а что-то на мусорник и сжигание.
Матерь Божия – зрелый плод, осенённый и взлелеянный Духом Святым. Сладкое благоухание безусловной любви. Милость и сострадание неизреченное. Кем стали Твои дети? Во что они превратились? До какого безумия дошли? Те, кто мог бы сейчас сидеть за одним столом, поздравлять друг друга с праздниками и именинами, играть вместе в волейбол, купаться на речке, петь песни у костра, молиться в одном храме, причащаться одного и того же Тела и Крови Твоего Сына, убивают друг друга со страшной ненавистью и злобой. Сатана радуется, силы тьмы торжествуют. Православные воюют между собой, жестоко друг друга истребляя. Чего еще лучшего дьявол может для себя пожелать?
А ведь весь мир, все люди в замысле Божием должны были бы стать одной семьей, одним целым. Нам была дана возможность жить друг с другом в такой же любви, в какой живут Лица Святой Троицы. Мы призваны к соборному единодушию во множестве нераздельных друг с другом ипостасей. Но кем мы стали? Во что превратились? В единоличных эгоистов, объединённых в нации, государства, партии, группировки, готовые беспощадно убивать, мучить, пытать, наслаждаться болью и страданиями тех, кто по своей природе и происхождению является нашим братом или сестрой в Боге.
Православные воюют между собой, жестоко друг друга истребляя. Чего еще лучшего дьявол может для себя пожелать?
Что же должна чувствовать при этом Матерь Божия, что переживать, видя это безумие? За кого должно болеть Ее сердце – за этого сына или за другого? Кого жалеть, а кого ненавидеть? Ее чистая душа знает только два чувства – боль любви и радость любви. Но для последнего чувства мы уже не оставляем Ей никакой надежды.
Идет осенняя жатва. И душ, и тел человеческих… Какая красота в тихости Божией Матери. Какая любовь в Ее просторе. Какое торжество жизни над смертью в Ее Успении. Как же редко мне приходится встречать такую тишину радостопечали при гробах уходящих из этого мира людей. Это были единицы святых простецов, проживших свою смиренную страдальческую жизнь с Богом и возле Бога: без всякого мнения о себе, без богословского умничанья, просто, тихо, молитвенно, мирно, незаметно. Прожили так, как будто их и не было на земле. Пришли, тихонько погостили и ушли домой. Так же и Матерь Божия прожила Свою жизнь. В тени, в скромной тишине. Меч прошел через душу Богородицы, но никто из Ее уст не услышал ни единого слова проклятия или ропота. Даже тень злого помысла не омрачила Ее святую душу. Теперь Ее смертный одр благоухает миром вечности. Ее душа с телом возносится к Престолу Божьему. Гроб становится колесницей, уносимой ангелами на встречу к возлюбленному, вечно юному Сыну.
Идет осенняя жатва. И душ, и тел человеческих… Что нас ждет на выходе? Успение или смерть? Мы станем усопшими или умершими? Покойниками или мертвецами? Вечная память нам или земля пухом? Рюмка с водкой, накрытая сверху хлебушком, или кутья с изюмом на столе? Я не знаю, что получится. Я даже не знаю достанется ли нам право на индивидуальную могилу, или это будет массовое захоронение? Или… никакого не будет, уж как получится…
Какая красота в тихости Божией Матери. Какая любовь в Ее просторе. Какое торжество жизни над смертью в Ее Успении.
Важнее другое. Что же вылупится из яйца этой плоти, которую мы носили на себе всю нашу жизнь? Какой от этой новорожденной в иную жизнь души пойдет запах? Тухлых яиц или благоухающего мира? Смрадной вони или же свежей зелени, пробудившейся к вечности жизни? В человеческой осени каждый плод имеет свой запах. Один пахнет мудрой сдержанностью, тихой ясностью, молчаливой добротой, светлой любовью. Другой – ворчливым недовольством, скрежещущим ропотом, недобрым взглядом, недовольным видом. У каждого свой аромат или своя вонь.
Весенний пасхальный свет покажет, кто есть кто. Это произойдёт, когда на мертвых веточках начнёт появляться первая зелень, а зимние морозы сменят теплые деньки. Когда к нам с горных фаворских вершин прилетят небесные ангельские птицы, а голубое небо улыбнется своей широкой от горизонта до горизонта улыбкой. Тогда мы увидим, как на солнце открывается Книга Жизни, а на серых надгробиях праведников проявляются белые камни, на которых проступают пролитыми потом и кровью их настоящие имена, написанные светом Истины. Тогда мы получим ответы на наши вопросы, кто мы? Люди или мертвецы? Замертво ожившие или заживо умершие? Сыны дня или ночи? Дочери тьмы или света?
Идет осенняя жатва. И душ, и тел человеческих… Что нас ждет на выходе? Успение или смерть? Мы станем усопшими или умершими? Покойниками или мертвецами?
Ну а пока идет осенняя жатва. И душ, и тел человеческих… Горят развороченные снарядами дома, играет музыка на летней площадке на набережной. Кто-то со стоном и криками пытается выбраться из-под завалов разрушенного взрывом дома, а кто-то, смеясь и веселясь, пляшет в ресторане. Кто-то сидит в окопе, кто-то молится в храме, кто-то пьет текилу в баре. Русский православный офицер дает команду РСЗО и радостно крестится, видя как в ночное небо взлетают огненные ракеты. Украинские православные священники тоже крестятся, видя как эти ракеты попадают в их храмы, дома и убивают их прихожан. Одинаковыми солеными слезами умываются матери и в Украине, и в Бурятии. И никто не может остановить это безумие, потому что в красном углу давно стоят не иконы, а телевизор, а вместо Евангелия в сердце – в голове политинформация.
Матерь Божия возносится на небеса, черти несут чьи-то души в ад. Кто-то молится, кто-то матерится. Жизнь идет своим чередом. Бесы и ангелы ходят по нашему огороду, каждый забирает свое. Осень, жатва, сбор урожая…
