Великий канон Андрея Критского. День второй: с миром нам не по пути?
За все время существования христианства едва ли найдется хотя бы одно столетие, когда бы христиане не были гонимы. В этом есть логика, но в чем именно она заключается?
Если сегодня христиане, отстаивающие вечные Идеалы, нравственность и Истину как кость в горле у современного общества, то можно сказать, что Великий покаянный канон – это «кость костей».
И в частной жизни, и в каких-либо масштабных политических, юридических и т.п. проектах нередко при внешней благопристойности фоном, а иногда и открыто, звучит немалое раздражение по отношению к христианам. Почему так получается? Мы же вроде никого не призываем к насилию, грабежам и прочим беззакониям. Наоборот, сегодня, в XXI веке, христианство остается самой гонимой религией в мире. Думаю, что дело как раз в указании на греховность человека, на его испорченность, духовную болезнь.
Разговоры, а затем и принятие мысли о нашей глубокой порочности, дальнейшая необходимость в раскаянии не позволяют нам поудобнее устроиться в этой жизни. «Оделся я в одежду, постыдно запятнанную и окровавленную нечистотой страстной и сластолюбивой жизни», – слышим мы во второй песни канона, и, чуть далее снова: «Предпочтя нестяжательности жизнь, привязанную к земным вещам и любостяжательную, Спаситель, я теперь нахожусь под тяжким бременем».
Разговоры, а затем и принятие мысли о нашей глубокой порочности, дальнейшая необходимость в раскаянии не позволяют нам поудобнее устроиться в этой жизни.
Мир же упорно навязывает нам свой взгляд на человечески недостатки. Он их разделил на две категории.
Одни – вообще не воспринимает как грех, а иногда предлагает даже считать добродетелью. «Подражая отцеубийце Хаму, ты, душа, не прикрыла срамоты ближнего с лицом, обращенным назад… Беги, душа моя, от пламени греха; как Лот; беги от Содома и Гоморры; беги от огня всякого безрассудного пожелания», – поется в третьей песни Канона, тогда как современная идеология, наоборот, подталкивает вернуться в погибшие города.
Другие недостатки мир мыслит в категориях социальной неустроенности и пытается решить проблему путем налаживания общественной и правовой жизни.
Получается, что сама идея болезни, онтологической испорченности, требующей Божественного лечения, устраняется из нашего общества. А если мы не болеем, то исцелять нас не от чего, тогда уже и Бог становится попросту ненужным. Стоит ли говорить, что такая тенденция смертельно опасна для нашей бессмертной души.
«Усердно заботясь об одном внешнем благолепии, я пренебрег внутренней скинией, устроенной по образу Божию», – о себе, как о всем человечестве, говорит святитель Андрей Критский. В этих словах прослеживается еще одна важная деталь. Творец канона, да и вся христианская аскетическая традиция, мыслит человека падшим, а потому существует и «Место» и/или состояние, с которого он ниспал.
Если мы «внизу», то необходимо прилагать усилия, чтобы снова забраться «наверх», ведь нас не утраивает нынешнее наше положение. Или устраивает?
Получается, есть что-то более важное, вечное, благое, что было нами утрачено. Если мы «внизу», то необходимо прилагать усилия, чтобы снова забраться «наверх», ведь нас не утраивает нынешнее наше положение. Мир же нам внушает совершенно противоположное, он говорит о прогрессе человечества, постоянно развивающегося с более примитивных форм жизни, социального устройства, культуры и пр.
При таком понимании, люди начинают воспринимать себя на вершине, выше которой человечество никогда не поднималось и выше которой, в принципе, ничего нет. Более того, до этой «вершины» они добрались сами, своими собственными силами. Стоит ли говорить, что такое мировоззрение диаметрально противоположно христианскому, а потому христиане, со своими постоянными мыслями о порочности человечества и о необходимости покаяния, качественного преображения человечества, сильно раздражают тех, кто хочет жить в свое удовольствие.
Искушений вокруг много, а потому не стоит обольщаться – навязываемые современностью идеи, в той или иной мере, все равно находят свое отражение и в нашей жизни. Выработка «иммунитета» против них требует немалых усилий и постоянной собранности.
«Бодрствуй, душа моя, будь мужественна, как великий из патриархов, – поет в четвертой песни святитель Андрей, – чтобы приобрести себе дело по разуму, чтобы обогатиться умом, видящим Бога, и проникнуть в неприступный мрак в созерцании и получить великое сокровище». Речь здесь идет об Иакове, боровшимся с Богом (Быт. 32, 28). Мы помним, что он много времени работал на своего дядю Лавана, пас его стада. Античный историк Страбон пишет, что местность там была богата растительностью, а потому как нельзя лучше подходила для жизни скота. Однако же, при всем окружающем благолепии, немалую опасность представляли львы, потому от пастуха требовались изрядное мужество и выносливость.
Мужество и выносливость требуются от нас, иначе мы попросту не устоим под той «бомбардировкой» искушений, которые так обильно обрушивает на нас современный мир.
Очевидно, что святитель Андрей специально выделяет патриарха Иакова, делая акцент на его качествах, как, даже в большей мере, необходимых для духовной жизни. Мужество и выносливость требуются от нас, иначе мы попросту не устоим под той «бомбардировкой» искушений, которые так обильно обрушивает на нас современный мир. Стоит нам только покинуть стены своего дома или храма, как тут же грех лезет в душу через глаза, через уши, да даже через нос. Начиная от шашлычных запахов и заканчивая ненавязчивой рекламой блуда – враг использует любые способы, лишь бы зацепить нас, расшатать, раздолбать все наши попытки сосредоточиться на покаянии и молитве.
Вернемся еще к процитированным словам канона. Напомним, что святитель Андрей предлагает нам «обогатиться умом, видящим Бога, и проникнуть в неприступный мрак». О каком таком мраке идет речь? Ответ можно найти у священномученика Дионисия Ареопагита, а точнее в приписываемом ему трактате «О мистическом богословии». Здесь идет речь о двух путях богопознания: положительном и отрицательном.
Первое – предполагает утвердительное, но ограниченное, несовершенное знание о Боге.
Второе – указание на то, что Бог не есть, это совершенное незнание Того, Кто непознаваем в принципе.
Трактат начинается с обращения к Пресвятой Троице, Которую автор призывает вывести его «за пределы незнания до высочайших вершин Священно-тайного Писания, туда, где в сверхлучезарном мраке молчания открываются простые, совершенные и нетленные тайны богословия».
Не стоит воспринимать эти слова как какое-то отвлеченное богословие или нечто совершенно непостижимое для нас. Трактат адресован конкретному человеку – Тимофею, которого автор призывает отказаться от всяких чувств, от рассудочной деятельности, от всех предметов, как материальных, так и умопостигаемых, дабы достигнуть Того, Кто превосходит и всякое бытие, и всякое познание. Если хотите, для нас это полная отдача вере, несмотря ни на что, ни на какие доводы и выпады современности, ни на какие соблазны и прелести пути мирского.
На все вызовы и на все аргументы мы ответить все равно не сможем, а потому от нас и требуется мужество – мужество сохранять верность Богу даже вопреки разуму, даже через кажущийся абсурд. Выносливость же – это мужество, помноженное на время.
Мы сейчас в самом начале покаянного пути, время пока еще есть, но оно быстро уходит. Не успеем оглянуться, как половина поста пройдет, а там и до Пасхи рукой подать. Однако же, с напряжением сил, пройдя Четыредесятницу и ощутив сладость богообщения, мы не захотим расслабляться или вкушать горечь и в остальные дни нашего земного бытия. «От ночи бодрствующего, просвети меня, молю, Человеколюбец, путеводи меня в повелениях Твоих и научи меня, Спаситель, исполнять Твою волю» (ирмос 5 песни).
