Успение: две грани одного торжества
Почему Успение называют Богородичной Пасхой.
Праздник Успения Пресвятой Богородицы – один из самых почитаемых в нашей Церкви. Этот день, празднуемый на исходе лета, когда тепло еще не сдает своих позиций, но тени уже становятся длиннее, солнце все чаще заволакивает осенней дымкой, а прохладные ночи источают дымные осенние запахи, наш народ традиционно именует «Богородичной Пасхой». Причин тому немало.
За покоем – воскресение
Успение – главный богородичный праздник в году. К Успению, единственному из всех дней, посвященных в Церкви Пречистой Матери нашего Спасителя, приурочен многодневный пост. Пусть он невелик – всего две недели перед праздником, – однако строг настолько же, как и Великий пост, предваряющий праздник Воскресения Христова.
Наконец, помимо всего прочего, переживая праздник Успения, Церковь вновь и вновь напоминает нам неизменное «смертию смерть поправ», звучащее, однако, на сей раз применительно не только и не столько к воскресшему Богу, сколько к воскрешенному Им человеку.
Итак, смерть для христианина – не что иное, как успение. До земного воплощения Христа смерть воспринимали исключительно как итог земной жизни. Как точку в конце жизненного пути, за которой открывалась безысходность духовной смерти. Умерев телесно, человек оказывался в реальности, где его собственные грехи служили непреодолимым барьером между душой и Богом. А поскольку разлучение души с Богом и есть духовная смерть, можно сказать, что телесная смерть вводила человека в реальность духовной мертвости.
Переживая праздник Успения, Церковь вновь и вновь напоминает нам неизменное «смертию смерть поправ», звучащее, однако, на сей раз применительно не только и не столько к воскресшему Богу, сколько к воскрешенному Им человеку.
Христос Своей крестной смертью открыл нам Царство Небесное. Духовно воскресив падшего человека, Он воскрес телесно, и с этого момента смерть перестала быть точкой в конце земного пути. Она по-прежнему завершает собой земную жизнь, по-прежнему открывает перед человеком иную реальность, однако отныне эта реальность – уже не реальность духовной смерти. Напротив, это реальность духовного воскресения, поскольку соединившись с Христом в Его Царстве, человек в полноте приобщается Божественной жизни в самом ее средоточии. А там, где царствует жизнь, – смерти места нет.
Сознание этого нашло отражение прежде всего в богослужебной жизни Православной Церкви. Пример тому – чинопоследование погребения. Основную его часть составляет 17 кафизма. Она же является основной частью еще одного богослужения – утрени Великой Субботы. В Ветхом Завете суббота – день покоя. В Великую Субботу Христос почивает во гробе. Великая Суббота – можно сказать, апогей покоя, и в нем – совершенное исполнение заповеди о субботнем дне.
Однако не в покое субботы спасает Христос мир. За покоем следует воскресение, и вот мы, будучи введены богослужением Великой Субботы в реальность совершенного покоя, входим теперь в реальность совершенной радости о Христе воскресшем.
Такая же логика и у службы погребения. Чтением 17 кафизмы Церковь вводит саму смерть умершего христианина в реальность Крестной смерти Христа и Его субботнего покоя. Исполнение покоя – во всеобщем воскресении. До его времени смерть телесная остается успением, в котором человек, подобно Господу, «плотию уснув яко мертв», живет жизнью Царства Небесного. В сущности, именно таким отношением к смерти и проникнута вся церковная жизнь. И поэтому называть окончание чьей бы то ни было жизни как-то иначе, нежели успением, мы можем лишь в случае, когда говорим о явно грешном человеке, чья посмертная участь исключает всякий покой.
Лучше всякой проповеди
Вторая важная грань праздника Успения раскрывается в праздничном тропаре. «Во успении мира не оставила еси». Действительно, Божия Матерь никогда не оставляет мира без материнской заботы и попечения. Ее уход из мира не только не был уходом от человеческих несчастий и нужд, но, напротив, став в рождестве Спасителя мира Матерью Божьей, Мария стала Матерью и для всего человеческого рода.
Многовековой опыт Церкви и духовный опыт большинства христиан наглядно свидетельствуют как об удивительной чуткости, с которой Богородица внимает обращенным к Ней молитвам, так и о незамедлительности, с какой Она на эти молитвы отвечает. И в этом плане Успение, как кончина в привычном для нас понимании, явилась для Божией Матери скорее давно ожидаемым и желанным преодолением естественной человеческой ограниченности, нежели переходом из одного мира в другой.
Соединившись с Христом в Его Царстве, человек в полноте приобщается Божественной жизни в самом ее средоточии. А там, где царствует жизнь, – смерти места нет.
В Успении мир и Церковь открывают для себя Богородицу как Царицу неба и земли, «все роды христианские любовью себе усыновившую». Ее молитвенному предстательству Спаситель вручает весь человеческий род, и для сознания верующего человека не может не быть радостным день, в который для безграничной материнской любви Божией Матери к людям исчезают естественные человеческие ограничения.
Такое понимание смерти как успения для тела и воскресения для души в древности явилось одной из основ для формирования и роста нашей Церкви.
Вслед за апостольским благовестием свидетельством веры стало мученичество. Однако просто отдавая жизнь за Христа, веру в Него и проповедь Его слова, едва ли они стали бы «семенем Церкви», давшим ей жизнь среди гонений.
Людей, способных умереть за определенную доктрину, за некоего учителя или учение, в мире хватало всегда. И в рядах мирных верующих, и среди религиозных фанатиков такие люди находились во всех землях во все времена даже и до ныне. Среднестатистического, благополучного и пресыщенного жизнью римского обывателя никогда не всколыхнуло бы чье-то самопожертвование. Но в том и была сила свидетельства мучеников, что никто из них не шел на мучения ради того, чтобы умереть. Мученики стремились «разрешиться и со Христом быть». Исполненные пасхальной радости, они шли не умирать, а воскресать. Воскресать вместе с Христом, приобщаться нетленной жизни в Царстве Божием.
И эта вера, убежденность и радость действовали на палачей и зрителей лучше всякой проповеди, приводя к познанию Христа тысячи тех, кто совсем недавно ни о чем, кроме зрелищ и удовольствий, не помышлял.
