Феодоровская икона Богоматери – заступница царей: не отыдем и мы без помощи

Феодоровская икона Богородицы. Фрагмент. Фото: coonwood.ru

*   *   *

Солнце тихо клонилось к закату. Последние его лучи устало скользили по обломкам разрушенной осадной стены и подчеркивали трещины на надвратной церкви, также пострадавшей от взрыва. Мать Марфа поглубже укутала плечи в теплый платок и отошла от узкого, словно подслеповатого окна келии.

В последнее время женщина все чаще уходила в себя, не смыкая глаз ночи напролет. Занимала себя вышивкой. Уже заканчивала работу над роскошной пеленой с изображением Феодоровской иконы Божией Матери – местночтимого чудотворного образа, небольшой список с которого стоял и у ее скромной постели. Сам он хранился в Феодоровском соборе Костромы (отсюда и название иконы), и инокиня не упускала возможности хоть минутку помолиться возле нее. А такое случалось частенько – послушание обязывало мать Марию ежедневно бывать в Феодоровском. Она тихонько замирала возле Богородицы и в тот короткий миг чувствовала себя словно в объятиях матери – спокойно и мирно.

Батюшка рассказывал, что дивный образ был написан апостолом Лукой, а обретен святым благоверным князем Юрием Всеволодовичем в ветхой деревянной часовне близ старинного городка Городец. Его старший брат, князь Ярослав (в крещении Феодор), оставшейся от брата иконой благословил своего сына, Александра Невского, на брак с полоцкой княжной Брячиславой (в крещении Параскевой). Наверное, именно в то время с обратной стороны иконной доски была изображена святая великомученица Параскева. Чудотворная Феодоровская икона Божией Матери постоянно находилась при князе Александре, была его моленным образом. После его смерти младший брат князя Василий Костромский положил икону здесь, в соборе святого Феодора Стратилата.

«Да упокоит Господь светлые душеньки князей», – перекрестилась мать Марфа. Чувство неясной тревоги не оставляло сердце. Инокиня пыталась гнать его молитвой, и тогда, вместо мучительного беспокойства, приходили воспоминания. Являлись как незваные гости – внезапно, застигая душу врасплох и оставляя после себя неприятный осадок, а уходя – снова забирали с собой и покой, и сердечную тишину.

– Старость грядет, – прошептала сама себе инокиня, зажгла свечи и присела на деревянный ослон в углу келии, взяв в руки шитье...

…Вот по-старчески дрожащим голосом седой, как лунь батюшка, трижды возглашает:

– Господи Боже наш, славою и честию венчай я! 

Храм едва вмещает людей: на торжественную службу пришли не только званные гости, но и много праздных зевак. Девица Ксения Ивановна Шестова, первая красавица Москвы и при этом необычайно умная и скромная барышня, венчается с Федором Никитичем Романовым – самым видным и знатным юношей в столице, двоюродным братом и крестником самого царя Федора Иоанновича. Глава невесты склонена под тяжестью драгоценного венца, а в сердце трепещет тихая радость.

…Вот мчится гнедая упряжка. Возница то и дело щелкает кнутом, и лошади летят по бездорожью. Повозку подбрасывает на ухабах, женщина в темном монашеском одеянии кое-как удерживается внутри. В ней едва можно узнать прежнюю пышущую свежестью красавицу: бледное лицо, воспаленные от слез глаза, скудные пожитки – опальную инокиню Марфу по велению царя Бориса Годунова везут прочь из Москвы. Сердце разрывается от боли и тревоги – она не знает об участи мужа и детей. Много молится, испрашивая у Господа милости. Особенно взывает к Богородице и святому Феодору Стратилату, небесному покровителю мужа...

За полгода дороги и неведения в Толвуйский погост тридцатилетняя женщина приехала совершенно седой и беспомощной. Лишь через год с приходом весны в суровое Заонежье в безрадостных буднях ссыльной инокини проявились первые краски – ей было разрешено общаться с людьми и выходить за порог терема.

За пару дней местный священник Ермолай Герасимов принес весть, услышав которую, Марфа упала ему в ноги и, обливаясь слезами, целовала грязные сапоги: муж ее, боярин Федор Никитич был жив. Его насильственно постригли в монахи с именем Филарет и отправили в монастырь близ Холмогор. Детей, Михаила и Татьяну, взяла к себе тетка, Марфа Никитична Черкасская, и тайком увезла из Белозерского края в старинную вотчину Романовых, село Клин Юрьевского уезда. Известие о том, что муж и дети живы, стали лучшим лекарством для несчастной матери.

…Тяжелая, окованная железом дверь келии внезапно распахнулась, и на пороге встал невысокий, ладно сложенный юноша.

– Сыночек», – поднялась ему навстречу инокиня. Михаил склонился к руке матери, а она нежно погладила его мягкие кудрявые волосы.

После внезапной смерти дочери (к тому времени уже замужней княгини Кофтыревой-Ростовской) мать и сын очень сблизились. Заточение Марфы Ивановны закончилось в 1606 году, после кончины царя Бориса. По приказанию Лжедмитрия ее так же стремительно, как и в ссылку, доставили в Москву. Филарет Никитич был возведен на Ростовскую митрополичью кафедру, а мать Марфа вместе с сыном поспешила прочь от столицы – уехала вначале в село Домнино, а потом сюда, в Кострому, в Ипатьевскую обитель. Благословившись у матери, Михаил ушел к себе, а инокиня встала на молитву.

…Первые лучи восходящего солнца осветили сухощавую фигурку, склонившуюся перед иконой. Мать Марфа положила еще один поклон и снова подошла к окну. В строящиеся ворота еще сонной обители въезжали всадники, – один, за ним еще несколько, и еще. Инокиня перекрестилась и поторопилась вниз, к богослужению.

В монастырской церкви было необычайно шумно и многолюдно. Вместо привычной в это время нескольких немногословных иноков – там толпились незнакомые бояре и духовенство. Боярина Шереметьева в напыщенном мужчине в собольей шубе, мать Марфа узнала сразу. Тот, словно почувствовав взгляд, небрежно поклонился, а затем, видимо узнав инокиню, подошел поближе. От него и стали известны последние столичные события: Великий Земский собор – представители от 50 городов и духовенство – избрал Михаила Романова на царство. Мать Марфа с удивлением узнала, что особенно рьяно за молодого боярина ратовали казаки. К престолу рвались и польский королевич Владислав, и принц Швеции Карл Филипп, и один из руководителей Ополчения, князь Трубецкой.

– Для Трубецкого это все оказалось страшным ударом, – засмеялся боярин. – Он почернел лицом с горя и заболел на 3 месяца. Но народ жаждал покоя, определенности и милосердия – после долгих интриг, разногласий и споров предпочтение было отдано твоему, матушка, сыну. К тому же, – подмигнул инокине Шереметьев, – Миша молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден.

– Так что, Марфа Ивановна, готовь сына на царство, – прошептал он. Инокиня перекрестилась: – Помилуй тебя, Боже, боярин, что ты говоришь такое. Михаил же отрок еще, куда ему такое бремя?

«Пресвятая Богородице, спаси нас», – быстро приближающийся звук песнопений прервал беседу: в отворенных дверях храма показался крестный ход. Рязанский архиепископ Феодорит шел во главе, а за ним два инока несли икону Богородицы в тяжелой золотой ризе. Множество духовенства и бояр заполнили все храмовое пространство. В сопровождении монаха пришел и Михаил. «Матерь Божья, не оставь мое дитя», – мысленно взмолилась Марфа.

Владыка взошел на амвон и громко стал зачитывать постановление Земского собора. Михаил стоял, изменившись в лице. Марфа Ивановна смотрела на сына, сдерживая рыдания. Внимательный взгляд его больших карих глаз падал то на мать, то на архиепископа, руки явно дрожали и матери хотелось спрятать свое дитя в объятиях, защитив его не только от бояр или от царского венца – от всего мира.

– Посланные от имени всей земли зовут тебя на царство, – торжественно воззвал владыка Феодорит. Михаил опустил взор доле и только отрицательно качал головой. Мать Марфа встала рядом с сыном и попыталась возразить посольству. Сначала говорила тихо и спокойно, взывая к здравому уму и юному возрасту Михаила, но, видя неприятие своих слов, словно переменилась. Перед духовенством и боярами стояла уже не смиренная монахиня, а защищающая свое дитя волчица: материнский инстинкт взял гору над иноческими обетами. Голос Марфы Ивановны зазвучал железом:

– Всечестный владыко! Да разве может отрок возглавить мятежную страну? Для него эта ноша слишком тяжела. Люди наши измалодушествовались, совершили велие множество клятвопреступлений, убийств, поруганий, – неужто и мое дитя хотите отдать на растерзание? – сыпала укорами разъяренная мать.

Чтобы успокоить ее, архиепископ Феодорит снова обратился к Михаилу. Тот ответил кратко:

– Владыко, у меня и в мыслях нет на таких великих преславных государствах быть государем, – и залился слезами. За ним зарыдала и мать Марфа.

Владыка внимательно смотрел на мать и сына:

– Если не склоняетесь на милость ради нас, по крайней мере ради чудотворного образа Царицы всех и Богоматери не преслушайтесь и сотворите повеленное вам от Бога, – прибегнул он к последнему своему оплоту. – Ибо воистину от Бога вы избраны. Не прогневайте всех Владыку и Бога. Молись, мать, и ты, отроче, молись. Благословен Бог наш… – громогласно огласил он начало богослужения.

Мать Марфа слушала акафист и не слышала его. Смотрела на лик Богородицы, но не видела его за слезами. Михаил молился рядом, преклонив колена. Сердце матери сжалось от нестерпимой боли и страха. Инокиня поверглась ниц перед иконой. Не просила ничего, повторяла только привычное: «Матерь Божия, не остави».

Пришла в себя от воцарившейся тишины. Стала на ноги, поправила сбившийся апостольник, взглянула на сына. Михаил стоял возле владыки Феодорита и спокойно глядел на мать. Что-то изменилось в его взгляде за это недолгое время молитвы. Мать Марфа перекрестилась и подошла под благословение архиерея. Потом повернулась к сыну, взяла его за руку и подвела к иконе. Архиепископ всем телом подался вперед, ожидая развязки. В храме запало звенящее напряженное безмолвие. Голос инокини звучал в нем еще тверже:

– Се, Тебе, о Богомати Пречистая Богородица, в Твои Пречистеи руце, Владычице, чадо свое предаю, и якоже хощеши, устроиши ему полезная и всему православному христианству.

«Аминь!» – оглушительно взревела толпа. «Аминь!» – выдохнул архиепископ Феодорит. «Аминь!» – прочитала мать Марфа в серьезном взоре Михаила.

*  *  *

2 мая 1613 года Михаил Федорович Романов въехал в Москву, везя с собой список с Феодоровской иконы, а 11 июля – венчался на царство. Так окончилась Смута и началась царственная династия, управлявшая империей на протяжении последующих трех сотен лет. Феодоровский образ Пресвятой Богородицы стал одной из главных фамильных святынь российских государей, а Кострома – «колыбелью дома Романовых». Согласно установившейся традиции, перед Феодоровской иконой стали принимать православие вступающие в династический брак иноземные принцессы, нередко при этом получая отчество «Федоровна»: императрица Мария Феодоровна, Александра Феодоровна; великая княгиня, преподобномученица Елисавета Феодоровна.

Особо почитал икону-покровительницу царь Николай ІІ, молилась перед ней и вся его семья. В Царском селе в 1909-1912 годах на месте, которое выбрал сам монарх, на честь святыни был выстроен Феодоровский собор. Незадолго до отречения царя икона Богоматери потемнела и стала почти черной. Императрица Александра Федоровна не расставалась с ней вплоть до расстрела в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге.

Подлинная Феодоровская икона Божией Матери – Костромская, к счастью, сохранилась и не покинула церковных стен даже в годы гонений, утратив лишь золотой оклад весом в почти 10 кг. После окончания Великой Отечественной войны верующие всем миром собрали средства на изготовление новой драгоценной ризы для Феодоровского образа. Ныне он пребывает уже не в кафедральном Успенском соборе Костромы (взорванном большевиками в 1934 году), а в новом кафедральном соборе Костромской епархии – Богоявленском соборе восстановленного из руин Богоявленско-Анастасинского монастыря.

Читайте также