Как вернуть молодежь в Церковь. Важные ответы на сложные вопросы

Фото: bogoslov.od.ua

22 июля 2019 года под Киевом начал свою работу II Всеукраинский фестиваль православной молодежи ORTHOFEST-2019. В этом году на мероприятие, организованном Синодальным отделом УПЦ по делам молодежи, собралось 400 участников со всех областей Украины в возрасте от 16 до 35 лет. В прошлом году ORTHOFEST-2018 собрал тоже около 300 человек.

Три сотни молодых людей, собранных со всех областей Украины, для такой Церкви, как наша – это мало. Мы не говорим сейчас о самом факте существования фестиваля (ORTHOFEST – это хорошо, и это, пока, единственное мероприятие подобного рода, которое у нас есть), а только о количестве его участников. Их действительно мало.

Самое печальное, что проблема отсутствия молодежи в Церкви знакома не только Украине, и не только православным. К сожалению, сегодня это едва ли не общая «болезнь» всех религиозных организаций Европы.

Согласно докладу Парижского католического института и Центра изучения религии и социологии им. Бенедикта XVI об отношении современной европейской молодёжи к религии, можно констатировать, что христианство в Европе по большому счёту мёртво, а в 12 из 22 стран доля нерелигиозных людей превосходит 50%.

В Украине верующими себя считают около 71 % населения, что больше, чем во многих странах Европы. Однако, при этом, вера наших соотечественников настолько размыта, настолько не оформлена, что ее, в принципе, и верой назвать сложно.

Кроме того, исследователи, которые занимались религиозностью студенческой молодежи Украины пришли к выводу, что «религиозное мировоззрение значительной части студенческой молодежи – особенно тех, кто склонен следовать своеобразной «моде», к внешней, показной религиозности, отличаются во многом размытостью, неопределенностью, отсутствием ясного содержания... Существует перспектива ухода студента от религии вообще или его свободомыслия в религии».

Не сильно отличается картина и в соседней, преимущественно православной, России. Так, накануне праздника в честь преподобного Сергия Радонежского Святейший Патриарх Кирилл посетил фестиваль православной молодежи «ДоброЛето – 2019». Во время встречи с молодежью, патриарх назвал число тех, кого можно отнести к «активу» нашей Церкви – 50 000 человек: «Недавно мне представили подробную статистику, и цифры вроде как большие – сегодня в Русской Православной Церкви молодежный актив составляет почти 50 тысяч человек. Вроде как неплохо, и ведь это только актив, это не вся молодежь, но если все это разделить на общее количество молодых людей православного происхождения, а часто еще и православного воспитания, то пропорции будут не в нашу пользу. Поэтому нам нужно активизировать молодежную работу в епархиях, в приходах. Нужно создавать молодежные объединения. Нужно, чтобы православная молодежь почувствовала личную ответственность – каждый молодой человек – за будущее Церкви, а значит, и за будущее нашего народа и нашей страны».

Церковь, молодежь и цифры

50 000 – эта цифра, которая представлена в официальных епархиальных отчетах Русской Православной Церкви. В УПЦ таких отчетов нет, а если и бы и были, то они не должны нас обманывать, потому что не всегда соответствуют действительности. Данный факт прекрасно понимает и наше священноначалие. Ведь, чего греха таить, не секрет, что к «молодым» в периферийных епархиях могут причислять людей возрастом за 40, а то и просто приписывать несколько цифр к неприглядным, реальным данным.

Действительно, никаких отчетов не надо тому, кто регулярно ходит в храм. Он и без бюрократических записок прекрасно видит собственными глазами, что молодежи стало меньше чем, скажем, лет 20 назад. Сегодня, «молодежью» продолжают считать «ребят», которые пришли в храм со студенческой скамьи в начале 90-х. Они уже давно повзрослели, обзавелись семьями, но продолжают входить в «молодежные активы».

Проблема в том, что на смену им почти никто не приходит. Более того, даже их собственные дети, как только бросают материнскую или отцовскую руку, вместе с ней бросают и храм, а потом и Церковь.

Например, можно заметить, что причащающихся младенцев в среднестатистическом городском храме может быть около 100 человек, в то время как количество всех присутствующих на службе в возрасте от 15 до 20 лет вряд ли превысит два, от силы три, десятка человек. Подчеркнем – не 2-3 десятка причащающихся (таких едва пять-шесть человек наберется), а присутствующих! Вот это и есть реальные цифры.

Получается, что из той сотни младенцев через 15 лет в Церкви, в лучшем случае, останется 20. Да и то, останутся, скорее всего те, кто как-то задействован в храме – поет на клиросе, паномарит или иподиаконствует, участвует в каких-то храмовых проектах. Всех остальных просто смоет «житейское море». Конечно, бывает и так, что, повзрослев, дети постоянных прихожан все-таки ходят в храм. Но, к сожалению, делают это по инерции и по привычке, а не в силу религиозного чувства. Или, что чаще, не ходят вообще.

Дух свободы и отцы

Конечно, многие годы, проведенные детьми в храме и возле него, не проходят бесследно. Те, кто вырос у стен храма, становятся более-менее адекватными молодыми людьми, даже если теперь живут вне этих стен. Они «не в тюрьме», и «не наркоманы» – это аргумент. Но они и не в храме – это факт. Почему же с возрастом желание и потребность посещать храмовые богослужения отпадает? Или, поставим вопрос шире – почему пропадает желание идентифицировать себя с Церковью? В чем проблема?

В конце 80-х, когда Библию еще нельзя было свободно купить, но о ней уже можно было полушепотом разговаривать, в Церковь пришло огромное множество молодых людей, искренне заинтересованных тогда еще таинственным и, может, от того и привлекательным Православием.

Христианство не было для них только абстрактным учением о любви к врагам, а Евангелие не сводилось исключительно к этике. Им хотелось четкой религиозной конкретики в совершенно осязаемой оболочке. К этике они неизменно прибавляли поиск жизненной философии и логической обоснованности бытия. То есть, им не нужна была размытая абстракция о том, что Евангелие – возвышеннее Махабхараты (которую тогда тоже начали издавать), они хотели прикоснуться к нему на опыте, и понимали, что сделать это можно только через традицию. Протестантизм, со своим пошлым и огульным отрицанием древней христианской традиции, с отсутствием духовного опыта и сакраментального измерения жизни, такой возможности не давал.

Тогда, в конце 80-и в начале 90-х, Церковь обладала духом и даром свободы.

Именно поэтому молодые люди начали открывать для себя Православие со всеми вытекающими «последствиями»: от чтения Добротолюбия и занятия Иисусовой молитвой, до научно-археологических поездок в Кижи и паламитско-варлаамитских споров в общежитиях на съемных квартирах.

Церковь представала им неким островком свободы, организацией, которая не только не вписывается в «существующую систему вещей», но и предлагает совершенно иной, отличный от официального, взгляд на мир. Тогда, в конце 80-и в начале 90-х, Церковь обладала духом и даром свободы. Те, кто тогда только переступал пороги православных храмов, становились членами полупартизанской организации, которая проповедовала «Царство не от мира сего».

Церковь действительно пыталась дать ответы на существующие вопросы современности. Именно поэтому, в поиске «новых форм» Церковь обращалась к «старым» святым отцам и таким же «старым» богословским и историческим проблемам. Халкидон, Григорий Палама, Максим Исповедник и Дионисий Ареопагит тогда упоминались более часто, чем безвестные «афонские старцы», «последние времена» и «антихрист». «Святые отцы» воспринимались тогда не только в качестве авторитетов по разным вопросам толкования Священного Писания или сложнейшего понимания теологической терминологии. Нет, святые отцы для Церкви 90-х – это руководство, подчас буквальное, к действию и жизни.

Их читали не для того, чтобы защищаться от «либералов» и прочих «реформаторов», а чтобы применять в повседневном быту. И данный факт надо подчеркнуть особо.

Молитва, богословие и любовь

Так, молитвой Иисусовой действительно пробовали заниматься. Без наставников, без необходимого опыта, часто без должных знаний, но пытались, по крайней мере.

Игумен одного монастыря во Франции вспоминал, что сразу после того, как на французском языке появилась книга «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу» недели не проходило, чтобы кто-то из молодых людей не стучал в ворота обители и не просился постричь его в монашество.

Я не утверждаю, что это хорошо, потому что те решения, которые принимаются в состоянии экзальтации – недолговечны и непрочны. Именно поэтому Христос отправляет апостолов сначала в Галилею, а только потом – на проповедь. Важен сам факт желания стать монахом, изменить свою жизнь. Более того, важно отношение к Православию, как к способу изменить эту самую жизнь. Православие воспринималось не только как мировоззренческая теория, но еще и как практический опыт.

Сегодня же эта самая практика молитвы Иисусовой обросла столькими предписаниями, предостережениями и охранительными «грамотами», что практически исчезла из жизни Церкви. Молитва из необходимости живого общения с Богом превратилась в набор механических инструкций, большая часть которых сводится не тому, как надо, а к тому, как нельзя.

Проповеди, тексты и выступления этих людей создавали то, без чего невозможен живой и неподдельный интерес к чему-либо, а Православию особенно – удивление.

То же самое можно сказать и о богословии. ХХ столетие, без преувеличения, это, в богословском смысле, век Глубоковского, Флоровского, архимандрита Софрония (Сахарова), Шмемана, Афанасьева, Булгакова, Мейендорфа, митрополита Антония (Блума). Они не занимались исключительно теоретическими вопросами, вернее, их теоретические вопросы, даже самые скрупулезные и узкоспециальные, затрагивали практические сферы жизни. Но, самое главное, проповеди, тексты и выступления этих людей создавали то, без чего невозможен живой и неподдельный интерес к чему-либо, а Православию особенно – удивление.

Те, кто читал их книги очень часто ловил себя на мысли, что «вот оно значит как, а я-то думал…». То же самое можно сказать и о раннем Кураеве. Они умели писать для «чайников» в богословии. Но делали это так виртуозно, что их книги читали и профессоры, и студенты светских вузов.

Сегодня же светский человек, который берет претендующую на богословскую глубину современную книгу (а такие есть вообще?) в лучшем случае сталкивается с очередным набором разоблачений и скучно зевает, в худшем – возмущается, и свое неприятие высказанных автором мыслей переносит на неприятие Церкви вообще.

В наше время христианам, в лучшем случае, объясняют кто такой враг, в каких случаях его можно ненавидеть, а в каких терпеть.

Объясню другими словами. Возьмем заповедь о любви к врагам. Так, христианам объясняли почему надо любить, говорили о любви вообще и пытались дать ответ на вопрос «как любить своих врагов». В наше время христианам, в лучшем случае, объясняют кто такой враг, в каких случаях его можно ненавидеть, а в каких терпеть. Не любить, подчеркиваю, а терпеть. Вещи, сами видите, очень разные. Сегодня, в век технологического бума, о любви все чаще говорят с позиции силы. Любовь – это своего рода снисхождение, подачка (даже не подарок) того, кто может и «бритвой по глазам».

Но настоящая любовь возможна или тогда, когда Евангелие будут не только целовать и цитировать, но и читать, или тогда, когда из сильных сегодня, христиане превратятся в слабых завтра. Другими словами, любить без остатка мы сможем в том случае, если у нас другого выхода не будет. Такова уж природа человека.

Поэтому, второй и третий момент, которые мы отметим – это богословие для светских людей и любовь к врагам.

Жизнь должна жительствовать

Возможно именно подпольность, некое ощущение резервации и гетто, и создавали тот антураж для Православной Церкви, который в итоге способствовал приходу интеллигенции.

Тогда, в 80-х, иносказание привлекало больше, чем прямая речь. Во всем искали скрытые смыслы и намеки. Даже в песнях Высоцкого. Эти разговоры на кухне о том, что «Жираф большой, ему видней…» и следующие за этим вопросы «А ты понял? Я понял, а ты?» – рисовали воображению собеседников картину, в которой есть место обществу тех, кто по-настоящему «понимает». И православные тогда умели показать, что Церковь и есть та среда, где по-настоящему понимают происходящие вещи.

Это важный момент. Сегодня же, Церковь – это общество тех, кто отказывается что-либо понимать, потому что или знает все ответы, определенно и четко, или и знать не хочет – есть, как есть и все. В этом случае «жираф» – это всего лишь экспонат зоопарка и никаких скрытых смыслов в нем нет и быть не может. Всем и так все ясно. А сама песня – глупая.

Эта «ясность» и нежелание искать скрытые смыслы за обыденными вещами уже давно пугает. Потому что там, где нет поиска, там нет и мысли, нет и жизни. Отсутствием поиска памятник отличается от его живого прототипа. Памятник уже сидит, и посадить его еще как-то невозможно. А Православие – это не памятник! И сидеть оно не должно! Оно должно жить, пульсировать, искать ответы на вопросы современности и жить вместе с человеком. Только тогда оно будет интересным.

Сегодня Церковь должна не просто давать в качестве ответов готовые святоотеческие цитаты, а должна попытаться понять проблему и с высоты (или глубины) такого понимания прокомментировать ее в святоотеческом духе. Тогда Церковью, как живым организмом, а не памятником, заинтересуются новые аверинцевы, бибихины, лосевы и седаковы. Тогда в Церковь придут молодые люди, которые ищут конкретных и четких ответов, а не абстрактных советов, которые ищут тайну и мистику, хотят служить и меняться.

И что самое удивительное – именно поколение тех, кто был молод в 90-х не смогли удержать молодежь в храмах. Как им это удалось? Да очень просто – за эти годы Православие превратилось из школы Любви и Истины, которая дает свободу, в систему, которая не пытается каждый день переосмысливать свое место в мире, которая не пытается дать ответ на вопрос – а что сегодня мы, христиане, должны сказать миру о Христе и Евангелии?

Богословие современности

Отец Иоанн Мейендорф как-то сказал, что «святой отец – это тот, кто сумел на языке современности донести до других смысл Евангелия».  Вот, к чему должны стремиться мы, люди нашей Церкви.

Другими словами, существующему богословию и богословам надо не только и столько отвечать на вопросы современности, сколько говорить о том, о чем, собственно, и должно говорить богословие – о Боге. На полках церковных магазинов мы с вами, чаще всего, встретим книги трех типов – труды святых отцов, откровения старцев, и беседы о современных проблемах человека. Богословы пытаются решить вопросы эвтаназии, лгбт, наркомании, алкоглизма, разводов, игромании и т.д. И пусть, это тоже надо.

Но, согласитесь, хороший врач занимается не лечением симптомов, а искоренением болезни. Лудомания, гомосексуализм и безнравственность – только симптомы той болезни, которая поразила современное человечество, и имя которой «секуляризация». Поэтому, вместо того, чтобы писать как бороться со своей алкозависимостью, богослов должен писать о том, как жить со Христом в Церкви. Тогда и алкоголизма не будет.

Молодым нужен не просто всезнающий ментор, а проводник в иной мир, который может показать красоту Христа, Евангелия и Церкви.

Где, спрашивается, книги о Христе, Евангелии, Воскресении, Воплощении, Церкви, Пятидесятнице, смысле жизни в конце концов? Нам просто необходимы труды, которые бы ставили перед человеком серьезные вопросы и предлагали пути совместного, с Церковью, поиска ответов на них. Не надо бояться говорить о нетварных Божественных энергиях, о двух природах во Христе или о троичности Бога. Наоборот, именно об этом и должна проповедовать Церковь.

Возьмите труды Кирилла Иерусалимского или Афанасия Великого. Они ведь писали для своих современников, для людей, которые во многом были не похожи на нас. Но, это не означает, что сегодня их слова не могут быть сказаны нам – это означает только, что нужна их интерпретация и адаптация для людей эпохи гаджетов и интернета.

Вот и этим и надо заниматься. Этого, как бы странно ни звучали такие слова, ищет наша молодежь. Ей нужен не просто всезнающий ментор, а проводник в иной мир, который может показать красоту Христа, Евангелия и Церкви.

Кроме того, Сам Христос дает нам своего рода евангельскую формулу, ориентация на которую должна стать основой проповеди – «Я есть Путь, Истина и Жизнь». Каждый молодой человек ищет путь, по которому ему предстоит пройти, стремится познать и открыть для себя истину, и почти всегда находится в поисках смысла жизни. И вот, все это есть во Христе – Он тот Путь, Который приводит к Отцу, Он та Истина, которая все говорит о Боге, человеке и мире, и Он же единственный смысл Жизни и сама подлинная Жизнь.

Вот об этом нам надо говорить в наших храмах. И тогда ни один человек не покинет Церковь. Ведь, где еще можно найти Путь, Истину и Жизнь?

Читайте также