«Калина красная», церковь белая: христианские мотивы в фильме Шукшина

Белозерск – древний город с белокаменным кремлем и старинными храмами, с купеческими особняками, сохранившимися без изменений еще с первой половины XIX века, с каменными Торговыми рядами – тоже старинными, наконец, с Белым озером – широким и красивым, в глади которого отражаются купола церквей.

Это что касается облика города. Что касается его истории, то начинается она аж с IX века. Известно, что эти места любили посещать русские государи – они и строили здесь оборонительные стены и храмы. При Иване Грозном, который забрал Белозерск в личное владение, здесь был возведен каменный Успенский собор – он до сих пор стоит в неизменном виде. При Грозном же этот городок превратился в место ссылки неугодных.

Именно этот заповедный и намоленный веками город выбрал для съемок своего фильма «Калина красная» Василий Макарович Шукшин. И выбрал намеренно. Он знал – это кино не просто о судьбе зэка Егора Прокудина, это фильм о русской душе, которая заблудилась в атеистическом XX веке. Неслучайно в одной из первых сцен фильма, а потом в самой последней мы видим стоящий на островке посреди северной реки заброшенный храм.

Религиозных меток в этом фильме много, некоторые из них можно заметить невооруженным глазом, а про некоторые узнаешь, погружаясь в материал. Как-то я делал программу о «Калине красной» для одного из федеральных телеканалов, и мне захотелось побывать в той самой тюрьме, из которой вначале картины выходит герой Шукшина – помните, он шагает по длинным деревянным мосткам? Эту сцену снимали на «Вологодском пятаке», в знаменитой зоне особого режима – для пожизненно заключенных. Тюрьма находится в 40 километрах от Белозерска, на островке посреди Новозера и, как оказалось… в стенах монастыря, основанного преподобным чудотворцем Кириллом Новозерским в 1517 году. Интересно, что остров, на котором святой основал свою обитель, назывался когда-то Красным.

Помню, когда мы ехали по мосту через Новозеро к лагерю и увидели монастырские стены, обвитые колючей проволокой, а за ними – вышки и столбы с прожекторами, нам сразу стал понятен образ режиссера – крепость духа, превращенная в крепость заблудших душ. У сотрудников тюрьмы мы выяснили, что колючка появилась здесь около 1930-х годов, вскоре после закрытия советскими властями мужской обители. Сначала в перестроенных кельях содержались политические заключенные, после смерти Сталина колонию превратили в обычную тюрьму, особой же она стала вначале 90-х, после отмены смертной казни.

Шукшин снимал фильм в 1973 году, то есть на тот момент это была обычная зона. Прокудин вполне мог в ней содержаться. Другое дело, что не ради фактической достоверности режиссер забрался в такую глушь: выход из тюрьмы он мог снять и в Подмосковье, ведь снял же часть лагерных сцен и заключенных под Крюково.

Зачем же он приехал именно сюда? Да именно затем, чтобы подчеркнуть религиозный смысл своей картины. Поэтому герой и идет так долго от ворот зоны по мосткам, чтобы зрители разглядели в стенах монастырь и чтобы, если не догадались о замысле режиссера, то хотя бы в подсознании у них переключился нужный тумблер.



«В Василии Макаровиче, как человеке глубоко русском, не могла не звучать религиозность. Но она звучала не напоказ, а часто неосознанно, как в "Калине красной"», – приводит слова актрисы и монахини Ольги Гобзевой оператор фильма Анатолий Заболоцкий. Сам он также подтверждает – Шукшин намеренно прошивал фильм религиозным подтекстом и намеренно говорил об этом не в лоб, а пытаясь затронуть потаенные уголки зрительских душ, поговорить с их подсознанием.

«При этом картина с течением времени, вот сейчас, действует на подсознание людей даже больше, чем вначале», – добавляет Заболоцкий.

Душераздирающее признание о матери на фоне заброшенной сельской церкви Шукшин тоже снял не ради красивого фона. Впрочем, к истории этого эпизода мы еще вернемся.

А пока – к первым сценам фильма. Лев Дуров, сыгравший в «Калине красной» официанта, рассказал мне незадолго до своей кончины, что во время съемок у «Вологодского пятака» Василия Шукшина чуть не застрелили. Как-то, стоя на берегу, режиссер и актер разговаривали с местным мальчишкой Колей. «В это время от колонии пошел катер, на котором везли заключенных в ручных кандалах, – вспоминал Дуров. – И вдруг этот Коля как закричит: "Папа, папа!" – и побежал навстречу катеру. Оказалось, что папа был среди заключенных, которых привезли на берег за хлебом. Один из надзирателей, увидев приближающегося мальчика, стал орать: "Стоять, буду стрелять, не положено". Тут Макарыч хватает этого парнишку и бежит вместе с ним на причал. Он хотел помочь ему с отцом встретиться, а охранник, не разобравшись, и, наверное, даже не разглядев толком ничего, открыл огонь. Я только Макарыча на землю толкнул, как пули прямо над головой пролетели».

Вероятно, уловив тонкую рифму между сюжетом фильма и произошедшим (и там и там сыну не дают обнять родного человека), Шукшин решил ввести Колю в фильм – этот тот самый мальчик, который в небольшом эпизоде бросает в воду ягоды калины.

«Калину красную» Шукшин написал в больнице, куда попал с обострением язвы. Болезнь случилась на фоне стрессов – режиссеру не разрешили запустить фильм о Разине, а он этой идеей буквально горел. Руководство Мосфильма требовало кино о современности. Пришлось пойти на поводу.

Рукопись Шукшин отдал жене незадолго до выписки. В тот же вечер он позвонил домой, чтобы услышать ее мнение. «А я рыдаю, вся в слезах, утираюсь полотенцем, – рассказывает Лидия Николаевна. – Это так я была потрясена повестью. И думаю – Господи, кино получится потрясающее! Я Васе об этом сказала».



Но сценарий понравился не всем. На киностудии вообще решили, что это будет провал. К тому же, Шукшина в принципе недолюбливали – за его жесткость и настырные попытки показывать истинную правду жизни, русских людей с их страданиями, духовными поисками, метаниями. «Но это не советские герои, – говорили тогда. – Советские идут прямо к цели, к приближению коммунизма». Со скрипом, но Шукшину все же дали добро на съемки, вот только сделали все, чтобы режиссеру жизнь раем не казалась.

Госкино выделило на картину 3 600 метров дефицитной пленки, хотя все знали, что нужно было в шесть раз больше. Технику Шукшин получил устаревшую. Директором картины назначали новичка, да и всю съемочную группу сформировали из дебютантов. По большому счету, Шукшина унизили. Но настоящему художнику не с руки закатывать истерики и пытаться выяснять отношения, тем более что, будучи профессионалом, он довольно скоро смог сделать из своей команды соратников.

Больше хлопот было от актеров. То одна вдруг ушла в запой, то другая все никак не могла сыграть деревенскую жительницу, то Алексей Ванин чуть не передавил всю съемочную группу грузовиком. По роли он водитель, перед съемками стал осваивать управление, вдруг машину понесло, актер так испугался, что вместо тормоза нажал на газ. «Все убежали с площадки, и только у камеры Василий Макарыч остался, – вспоминает актер эпизода Вадим Кондратьев. – Надо было видеть его лицо, он был весь белый».

Машину удалось остановить в последний момент. «И смерть опять проходит мимо». Но неприятности не кончились и на этом. Они преследовали режиссера вплоть до последних съемочных дней. Помните, в финале картины брат главной героини на своем грузовике сталкивает в реку машину с бандитами? Этот трюк сняли только со второй попытки. В первый раз каскадер не справился – грузовик недостаточно сильно ударил легковушку. Тогда за дело взялся неизвестный водитель из Череповца. Он должен был разогнаться и в самый последний момент выпрыгнуть из грузовика. «Но когда он дернулся, он руль за собой потащил и машина пошла в сторону, – вспоминает оператор Анатолий Заболоцкий. – В итоге водитель повредил себе ногу, а грузовик улетел в реку, "Волгу" даже не задев». Переснимать Шукшин не решился – от греха подальше. Смонтировали из того, что было. Все равно зрители ни о чем не догадались.

И никто тогда не понял, что этот неудавшийся трюк спас Шукшина и киногруппу от тюрьмы. Ведь в это время к причалу подплывал паром, на котором за съемками наблюдала толпа зевак, и если бы грузовик с разгону толкнул «Волгу», она оказалась бы на этом пароме. Тогда жертв было бы не счесть.

Можно только догадываться, скольких сил и нервов стоили Василию Шукшину съемки «Калины красной», но он не щадил себя и смиренно преодолевал трудности. Это привело режиссера к окончательному упадку сил и скорому уходу…

Теперь самое время подробнее поговорить о содержании кинопроповеди, во многом стоившей Шукшину жизни.

Перед нами вор-рецидивист, который после освобождения пытается наладить свою жизнь. Кто он в первых сценах фильма? По сути, язычник, девиз жизни которого – «Умеешь радоваться – радуйся, не умеешь так сиди». Его разговоры с березками-подружками тоже отдают язычеством. Когда человек теряет Бога Живого, он начинает оживлять предметы и растения. И обязательно становится суеверным, вот и Егор кричит на каркающих ворон: «Вот разорались – нет уж, вы пока надо мной не каркайте!».



Интересно, что у Шукшина после столь языческого эпизода сразу – в кино это называется «в жесткий стык» – идут кадры с заброшенным храмом на острове. Это образ души героя. Да и любого русского мужика (мужАка, как называл того же Василия Макаровича Владимир Высоцкий). Он заброшен, но вокруг видны берега спасения – надо только доплыть до них, догрести. Но чтобы догрести, нужны силы, нужна помощь, а Прокудин тотально одинок. Он никому не нужен на воле – ни своим дружкам по воровской малине, ни женщинам. Горе (это кличка героя) перешел ту грань, за которой уже не видно и света, и тут понял, что спасти его сможет только настоящая любовь, только сострадание, только чувство родного дома. Поэтому он решает поехать к Любе Байкаловой, у которой с душой все в порядке: «Ах, душа ты моя добрая.., а может, мы еще сумеем, может, я еще не весь проигрался-то».

Вообще, о душе Шукшин не боится говорить со зрителями напрямую, хотя, конечно, знает, что эти его размышления киноначальству ох как не понравятся. Но ведь не для начальников мастер снимал свой фильм. Что же касается своих непосредственных шефов и редакторов, которым предстояло не раз показывать свою картину, то над ними Василий Макарович порой и вовсе подтрунивает. В сцене с любиным отцом он вдруг спрашивает: «Старой веры придерживаетесь?» – намекая на то, что староверы в поисках спасения своих душ тоже уезжали на Север. Более того, все знают, что и сейчас староверы спокойно себе живут и молятся и плевать хотели на все козни советской власти. Знать-то все знают, но так громко об этом говорить тогда все-таки побаивались.



А мама Любы всю дорогу твердит: «Свят, свят, свят». Сначала это воспринимается как деревенская присказка, но затем на протяжении фильма жители деревни все время говорят про Христа, и мы понимаем – не в деревенской простоте дело, Егор действительно приехал в места, где о Боге не забыли.

Яркий тому пример – во время сцены застолья один из гостей вдруг затягивает песню на стихи Некрасова «Как архангельский мужик по своей ли Божьей воле стал разумен и велик», а пропев ее последние строчки «Вот за что тебя глубоко я люблю, родная Русь», срывается на искренние рыдания.

Стихотворение Некрасова «Школьник» Шукшин цитирует в своем фильме, конечно, тоже не зря. Оно отражает чаяния самого героя – стать разумным и великим, как вот эти деревенские жители, у которых есть и родная земля, и жены, и Бог. У него же пока нет ничего.

Кстати, мало кто замечает, но в фильме Шукшин умудряется показать даже библейских персонажей. Если будете пересматривать «Калину красную», обратите внимание на деревянную перегородку, обклеенную цветными репродукциями произведений мировой классики из журнала «Огонек». В самом центре коллажа мы видим картину В. Тициана «Кающаяся Магдалина». Это еще один важный мазок для режиссера – ведь покаянный мотив в фильме скоро выступит на первый план.

Надо было быть довольно смелым человеком, чтоб вот так – очередью – стрелять по соотечественникам христианскими аллюзиями и образами. Такое на самых верхах могли не понять, не простить – ведь силу воздействия кино осознавали все. Да и непонятно было, как встретит «Калину» обычный зритель – советское общество в картине показано не иначе как равнодушным, эгоистичным, потерявшем все христианские ценности.

В одной из сцен Егор выходит к людям с чистым сердцем, с желанием всех любить и всем помогать, однако все от него отворачиваются. Выход в люди заканчивается «бордельеро». «Я вам устрою, – говорит обиженный на всех герой. – Я поселю здесь разврат, я опрокину этот город во мрак и ужас».



Но перед этим Егор идет на почту. Обычно историки кино считают этот эпизод проходным и не заостряют на нем внимание. Однако именно в этой сцене Шукшин обращается к своим зрителям и произносит важные для понимания всей идеи фильма слова. Это когда работница почты по привычке и по условленному порядку называет Прокудина «гражданином». Егор вспыхивает и произносит: «Какой я вам гражданин, я вам товарищ, и даже друг и брат». Вот она главная мысль картины – я вам брат. Все мы братья. Только забыли об этом. И, кто знает, возможно, мысль эта, сказанная на почте героине Натальи Гвоздиковой, пусть это немногие тогда осознали, как семя упала в сердца 65 млн зрителей, а именно столько посмотрело картину в прокате. И быть может, в нужный момент произросла в добрые плоды, у каждого в свой срок, но произросла. И кто-то увидел в гражданине брата. На это и рассчитывал Шукшин. Ради этого и живут настоящие режиссеры.

Шукшин был настоящим. Не просто так именно с ним на съемках «Калины красной» произошел невероятный случай, уникальный во всем советском кинематографе. Да и не случай это вовсе, а подарок Бога.

Все началось, как всегда, с неприятности. Актриса, которая должна была играть Куделиху, мать главного героя, в последний момент отказалась от роли. В это же время Шукшин поехал выбирать натуру в окрестностях Белозерска и в деревне Садовая познакомился со старушкой Ефимьей Быстровой. Как водится – гостей пригласили на чай. Любивший деревенских людей режиссер (он сам из алтайского села) стал расспрашивать гостеприимную хозяйку о жизни. И вдруг выяснилось, что ее судьба практически один в один с прописанной в сценарии историей Куделихи: тоже одинокая, тоже дети погибли на войне, правда, одной детали для полного совпадения не хватает – у Куделихи есть сын, о котором она ничего не знает, а Быстровой вообще надеяться не на кого.

Тем не менее Шукшин был так поражен услышанным, что решил снять Быстрову в роли Куделихи. Но играть же старушку не заставишь – и тогда режиссер упросил свою жену Лидию Федосееву-Шукшину представиться бабке в качестве журналиста и выпытать у нее все необходимые для кино фразы. Оператора же с камерой разместили за окном – благо летом в деревнях все равно рамы выставлялись. И вот ничего не подозревающая Ефимья Ефимовна начала отвечать на вопросы корреспондентки. Наснимали в итоге 700 метров пленки. А когда закончили, Куделиха вдруг говорит: «Подождите, забыла совсем, у меня же еще один сын есть, 20 лет как ушел из дома, и не знаю, где он и что»…



На этот раз потрясение пришлось испытать актрисе-журналистке. «Я сразу начала делать знаки оператору, чтобы он камеру не останавливал, – вспоминает Федосеева-Шукшина, – а сама побежала к Шукшину – он, чтобы не смущать старушку, вышел на улицу – и обо всем рассказала. Он был просто шокирован! "Делай все, – сказал он мне, – но пусть она опять это повторит"». Шукшиной удалось снова «разговорить» Ефимью, и история о ее пропавшем сыне вошла в фильм.

После премьеры Быстрова стала настоящей звездой. Со всей страны сердобольные зрители посылали ей письма и подарки. До последних дней старушка была благодарна Василию Макаровичу за такую славу и даже, как уверяют местные жители, всерьез задумывалась над тем – а уж не Шукшин ли ее пропавший сын?

Увы, судьба Быстровой сложилась трагично. Во время моей командировки по местам съемок «Калины красной» я побывал в деревне Садовая. Сегодня здесь живут всего два человека – пожилая пара Лоншаковых, которые еще помнят, как здесь снимался фильм. Они рассказали, что через два года после выхода картины на экраны Быстрову нашли замерзшей на печке. «Она просто застыла от холода, не смогла растопить».

Вместе с хозяином единственного жилого дома в деревне – Игорем Лоншаковым, мы решили отправиться на местное кладбище и отыскать могилку Ефимьи. Кладбище – за деревней, дороги до него нет, кругом сугробы. Но кое-как дошли. И вот мы у низенького памятника поистине народной героини советского кино. В качестве фотографии – кадр из фильма. На могилке – куст калины. Опавшие красные ягоды осыпали заснеженный холмик.

Могила находилась недалеко от кладбищенского храма, заброшенного так давно, что уже никто не помнит его историю. Разглядывая эту церковь, некогда белокаменную, а сегодня уже облупившуюся и пожелтевшую, меня вдруг проняло – это же та самая, на фоне которой герой Шукшина рыдает и признается, что Куделиха его мать!

Кажется, теперь Промысел коснулся и меня! Сопровождающий подтвердил – да, это та самая церковь, а вскоре мы нашли и ту горку, на которой рыдал и каялся Прокудин. Сегодня на этом месте тоже краснеет калина.

На снятой здесь сцене стоит остановиться подробнее. Вот текст, который произносит Егор:

– Не могу больше, Люба, не могу больше! Тварь я последняя, тварь, тварь подколодная, не могу так жить, не могу больше, Господи, прости меня, Господи, если можешь, не могу больше муку это терпеть.

И добавляет:

– Ведь это ж мать моя.

В этом плаче Егора Прокудина – плачь всего русского народа по брошенной матери-Церкви, покаяние народа и мольба о прощении. Именно так стоит трактовать эту сцену, а не просто как рассказ Любе о родной матери. Здесь используется хорошо знакомое в литературе средство выразительности, когда говорится о чем-то личном, а подразумевается совсем другое, когда личная история – лишь повод поговорить об истории всей страны.

Заметьте, в этом эпизоде Люба, обращаясь к Егору, говорит ему не «ты», а «вы», то есть, здесь она уже начинает говорить со зрителями: «Господи, да что же вы такие есть-то? Что же вы, такие дорогие, заброшенные?».

Как мы помним, жизнь Егора в «Калине красной» обрывает бандитская пуля. На эту тему тоже можно много говорить, пытаться понять, почему режиссер решает убить своего героя. И здесь тоже можно найти много трактовок – например, предположить, что Шукшин таким образом показал, что будет с русскими мужиками, если они так и не захотят вернуться к своим корням. Мужиков убьют бандиты. Вспомним 90-е и смахнем со своих рук стаи мурашек. Или – что скорее всего – Василий Макарович таким образом хоронил надежду на возврат к старой Руси, потому что вернуть ее могут только те, у кого еще есть совесть (то есть те кто еще совещается с Богом), у кого болит душа, а таковых все меньше, да и они нещадно изживаются равнодушным обществом. «И молиться не учи, не надо, к старому возврата больше нет», – звучит песня в одном из финальных эпизодов, как печальный вывод Шукшина.



Свое завещание потомкам Шукшин тоже вкладывает в уста своего героя: «Не грусти, Любушка, не надо, глянь, сколько хороших людей кругом, надо жить, надо бы только умно жить».

Самому режиссеру жить оставалось мало. Он умрет 2 октября 1974 года, буквально через полгода после премьеры «Калины красной». Кинооператор и друг Василия Макаровича Анатолий Заболоцкий – один из тех, кто напрямую связывает скоропостижный уход Шукшина с той травлей, которую устроили ему во время съемок и приемки картины. А принимали ее со скрипом, заставляя снова и снова «чистить» от подозрительных христианских аллюзий. И без того страдающий от язвы Шукшин боролся с цензурой из последних сил, и победил. Помог ему, как ни странно, генсек Леонид Брежнев, которому кино понравилось до слез и который приказал фильм допустить до зрителей.

Когда Шукшина не стало, Лидия Федосеева-Шукшина была в Болгарии, на местном кинофестивале представляла «Калину красную». Неожиданно ее вызвали в Москву. «Но мне никто ничего не сказал, – вспоминает тот день актриса. – Когда мы прилетели и я у трапа увидела Толю Заболоцкого, обросшего, с глазами полными слез, и Ирину Константиновну Скобцеву, то я поняла, что они не просто так сюда пришли. Потом Толя мне сказал, что Вася болен очень, а потом в машине уже кто-то мне сказал, что его уже нет… Я только помню, что заорала: "Этого не может быть" – и все поникли, боялись вообще глянуть на меня».

Шукшин познакомился с Федосеевой на киносъемках в 1964 году, с тех пор не расставались. По признанию Лидии Николаевны, это был тот брак, когда муж – и брат, и друг, и отец в одном лице. Тем сложней ей было пережить утрату.

Первое время актриса, которую еще в детстве мама привела к Богу, подумывала уйти в монастырь. «Мне хотелось укрыться и молить Бога о том, чтобы ему там было хорошо, но дети были. Если бы я жила одна, то я бы, наверное, ушла, посвятила бы свою жизнь исключительно Богу нашему Иисусу Христу, – признается Лидия Николаевна. – И долго эта боль не проходила, да она и теперь не заживает, мне его все время не хватает. Это мой любимый человек, который, помимо того, что твой любимый муж, еще и творец тебя».

Сегодня актриса почти все свое время уделяет Божьему Слову – читает святоотеческую литературу, особенно любит книги Иоанна Кронштадского, ездит в паломничества, принимает участие в фестивалях православного кино… Для Лидии Николаевны это и есть «умно жить».

«Я только об одном мечтаю, – говорит исполнительница главной роли в «Калине красной», – когда буду уходить из этой жизни, чтобы не пропустить момента, как священник благословляет на упокой моей души».



Читайте материалы СПЖ теперь и в Telegram.

Читайте также