Чудо, явленное через архиерея

Отец Николай сильно задерживался. Договорено было на 7:30, часы показывали 9, а он все не приезжал.

Сколько можно ждать? Дима ходил вокруг автобусной остановки кругами, и злился.

Отец Николай и Дима встречались раз–два в месяц здесь, на конечной остановке метро, и отсюда ехали за город, в колонию. В тюремном храме Дима исполнял функцию клироса, и проводил катехизаторское занятие. Отец Николай служил Литургию, исповедовал, проповедовал.

Батюшка частенько задерживался, но так, как сегодня – никогда. Проблема была даже не в том, что Дима устал ждать и замерз, а в том, что ехать надо было именно в тюрьму. И не просто в тюрьму, а колонию строгого режима.

Там парни постятся, ждут службы с раннего утра. Дима обещал им быть в 8:30, а уже начало десятого. Давать обещания и не исполнять – это всегда и везде нехорошо, а в тюрьме так и подавно. Такие опоздания проповедникам авторитета точно не прибавят…

Ну наконец–то! В веренице машин, тянущихся по трассе, Дима различил синий «Ниссан» отца Николая. Батюшка свернул в «карман» возле остановки, Дима запрыгнул в машину. Холодно поздоровавшись, он уже набрал в легкие воздух, чтобы произнести что–то вроде: «батюшка, ты знаешь, в некоторых случаях христианство начинается с «прийти вовремя»». Дима с отцом Николаем дружил с незапамятных времен, так что в некотором смысле имел право на такие пассажи.

Однако, посмотрев на священника, Дима сразу понял, что случилась какая–то история. Батюшка был очень бледен, и вообще как бы сам не свой. Дима выдохнул обличительный воздух, и стал ждать. Отец Николай заговорил первый.

– Димон, я только что человека побил.

Ого! Такого Дима совсем не ожидал. Согласитесь, не каждый день услышишь от священника такие откровения. Отец Николай продолжал:

– Читаю я молитвенное правило. 5 утра. Случайно глянул через окно во двор – смотрю, возле моей машины какой–то человек стоит, в замке ковыряется. Сбегаю вниз – а он уже внутри, пытается завести мотор! Говорю: «выйдите из машины». Он не реагирует. Я стал его вытаскивать, он попытался сопротивляться. Ну, и…

Надо сказать, отец Николай был в отличной физической форме, ходил на греко–римскую борьбу, любил поколотить боксерскую грушу, и ежедневно качал свои и без того рельефные мышцы.  Он уже давно поборол всех приходских пономарей, и даже покушался на любительскую схватку с настоятелем.

– … Ну и в общем побил я его. Знаешь, одно дело, когда ты на груше тренируешься, а совсем другое – когда живой человек. Увлекся я, понимаешь… Приемы разные отработал. Когда опомнился, гляжу – а парень то весь в крови и синяках. Он вообще странный какой–то, честно говоря. Сначала немного сопротивлялся, а потом уже нет. Я бил, а он просто молчал.

–  И что дальше?

– Ну, что. Отпустил я его. А потом сел и думаю: как же теперь Литургию служить–то? Пришел домой, рассказал матушке. Знаешь, что она выдала?

– Что?

– Говорит: «а вдруг это был Сам Христос?»

– Да ладно. Христос машины не угоняет.

Отец Николай шумно вздохнул и замолчал.

Дима тоже не нашелся, что сказать еще. Случай действительно был непростой. Согласно церковным канонам, священник не имеет права драться и проливать кровь. Тем более перед Литургией, к которой христиане вообще–то готовятся постом, молитвой и примирением с ближними. Получается, батюшке нельзя сейчас служить, после всего происшедшего.

Но вот, уже полдесятого, и их ждут в тюрьме люди, для которых Литургия – это действительно праздник, причем долгожданный. Служба на зоне бывает раз в месяц, и заключенные перед ней говеют целую неделю: постятся, читают правила, стараются следить за своим поведением, каются в грехах перед Богом. Службу у них нельзя отменить. Что же теперь делать?

У Димы мелькнула мысль, которую словно через воздух поймал и отец Николай. Посмотрев на Диму, он сказал: «Звоним настоятелю».

Вообще–то идея тоже была не самая лучшая. Настоятель храма, в котором служил молодой священник отец Николай, давно имел зуб на батюшку–спортсмена. То отец Николай повергал на землю очередного пономаря, испытывая новый прием; то проповедовал в таких местах, куда настоятель никак не благословил бы идти проповедовать; то борол в армрестлинге всех священников на собрании благочиния; то, выпив на именинах настоятеля, веселил отцов говорением на «языках», пользуясь старыми протестантскими навыками…

Короче говоря, отец Николай был батюшкой неспокойным, и настоятелю он постоянно доставлял какие–то проблемы.

Понятно, что от такого звонка могли быть неприятности. Но наверняка их было бы еще больше от звонка епископу. Уф, какая сложная ситуация! В тюрьму не поехать нельзя, но и служить отцу Николаю сейчас по канонам нельзя – нужно особое благословение священноначалия. Самым близким звеном в данной ситуации все равно оказывался настоятель. Да, придется набирать его.

Отец Николай достал телефон, нашел номер настоятеля, и нажал кнопку вызова. Никто не брал трубку.

«Слушай. Он, наверное, исповедует сейчас. Ведь служба у нас уже идет» – догадался Дима.

Предположение оказалось верным. Настоятель перезвонил сам, сразу после того, как друзья написали ему сообщение: «Срочный разговор. Возьмите трубку».

Отец Николай сбивчиво объяснил суть дела, и затих на несколько минут. Из трубки до Димы доносились обрывки фраз наподобие: «ну сколько можно… я ж тебе говорил, отец… как вы мне дороги, творческие мои… ты священник, или где?... а может в киллеры пойдешь?… ну вот зачем батюшке все это кунг–фу?... » Отец Николай стоически молчал, и смотрел куда–то вдаль через лобовое стекло. 

Но друзьям повезло – протоиерею надо было куда–то бежать. Прервавшись на полуслове и помолчав немного, он изрек: «Езжайте, служите. В понедельник – шагом марш к владыке». Трубка облегченно запикала длинными гудками.

Через час Дима уже читал на клиросе часы, а отец Николай молился в алтаре тюремного храма о здравии и вразумлении побитого им незнакомца. А заодно и о себе, грешном.

Ситуация вырисовывалась не ахти. За побои, да еще и перед Литургией, могли запретить в служении и даже лишить сана. Могло попасть и настоятелю за то, что разрешил служить своему священнику после драки. «Эх, как знать – думал отец Николай, помахивая кадилом – не совершаю ли я сегодня свою последнюю Евхаристию?»

Служить было тяжело. Во время этой Литургии, запомнившейся ему на всю жизнь, батюшка вполне ощутил правоту Церкви в ее запрете священникам бить людей. Да, нельзя теми же руками, которыми только что проливал кровь, брать чашу с Телом и Кровью. Невозможно, ударив в лицо человека – образ Божий – через час молиться словами «Милость мира, жертву хваления»…

Хотя, что же он должен был делать, когда его машину угоняли? Сложно все в нашем падшем мире…

В понедельник батюшка стоял перед дверью в кабинет архиерея. Сказать, что он волновался – значит, ничего не сказать.

Отец Николай совсем не знал нового владыку. Епископ был молодой, и епархия, в которую входил храм священника–спортсмена, была его первой кафедрой. «Молодой и неопытный… Небось, с амбициями… Сейчас будет строить…Небось и орать. Ему ж надо себя показать» – думал отец Николай, рассматривая всякие портреты в приемной архиерея.

«Вас просят войти» – сказал секретарь.

«Все. Грядет расплата за мои грехи» – подумал отец Николай. Он перекрестился, и на негнущихся ногах вступил в кабинет.

Владыка сидел перед компьютером, и что–то писал. Он несколько секунд не поднимал головы, заканчивая какое–то предложение.

 За эти мгновения отец Николай успел рассмотреть его. Спокойное, но живое лицо. Круглые очки. Фигура стройная, даже аскетичная. В целом чувствуется человек умный, целеустремленный, конкретный…

«Что ж… Этот, может, орать и не будет. Будет уничтожать морально. Унижать будет» – мелькнуло в уме отца Николая.

Наконец владыка оторвался от клавиатуры, встал, благословил священника. «С чем пришли, отец?» – спросил он после всех деталей приветственного этикета.

Отец Николай начал свой грустный рассказ. Епископ слушал внимательно. Когда священник закончил, владыка задумался.

«Решает, как поставить меня на место. Снимать с меня сан, или запретить в служении. Интересно, на сколько. На год? На полгода? Уж точно не меньше. Да… И спорт запретит. Прощайте, тренировки…»

Архиерей вдруг оживился, как будто что–то его осенило.

– Греко–римская борьба, говорите?

Отец Николай с опаской смотрел на епископа. Он не понял вопроса. «Так. Наверное, сейчас выведет к тому, что это языческое искусство. Типа как православный священник может заниматься…»

– Вы занимаетесь греко–римской борьбой, отец?

– Да, владыка.

– Это где используются захваты, броски, где противника можно положить на землю и слегка придушить?

– Да.

«О, все понятно! Тема насилия. Будет предъявлять мне, как же это вообще можно людей на землю укладывать. Сейчас скажет: отец Николай, вам людей на небо надо возводить, а вы их на землю валите…»

– Итак, борьба. Вы бой Александра Карелина с Маедой смотрели?

«Господи, это что ж такое…Сейчас скажу, что смотрел, а он скажет: «Вы все время жестокости и агрессию смотрите? А когда же вы святых отцов читаете?» Это ж надо, так долго подходить. Это не владыка, это гестаповец какой–то».

– Кхм…Смотрел, владыка.

– Да? И как вам?

«Нет, это невыносимо. Он же просто издевается. По идее, я должен сейчас осудить этот поединок и в целом всю борьбу за жестокость… Сказать, что это не православно… Как же ответить? Уффф… Святой Николай, помогай!»

– Ну… Оно, конечно, может и жестоко. Я против жестокости. Это не православно…

Владыка приподнялся со стула.

«Все. Началось» – подумал отец Николай. И как–то непроизвольно, инстинктивно перекрестился.

– Отец, а как он его верх тормашками–то поднял, а? Японца–то. Как таракана! Какая сила у него, это же просто невероятно! Эх, борьба... В юношестве ходил немного. Хороший вид спорта, мужской. Батюшка, так вам нужно было поступать по правилам классической борьбы. Сделали бы бросок прогибом или разворотом, или захватили бы преступника «петлёй»; перевели бы его в партер, и подушили бы немножко, чтоб ему запомнилось. И крови никакой не было бы. А?

– Виноват, Ваше Преосвященство.

– В следующий раз – преступника на землю, и придушить. Вот как Карелин. Поняли?

– Да, владыка!

– А сейчас идите с Богом, отец. У меня тут дела посерьезней ваших угонщиков. Хотя, честно, вот весь день с вами про борьбу говорил бы. Но увы – дела, дела…

Отец Николай не поверил.

– Я могу идти, владыка?

– Ну да.

– Идти… и всё?

– И всё. Отец, не сочтите за дурной тон, но вы уже должны были выйти.

– Спаси Господи, Ваше Преосвященство!

– Помогай Бог.

Отец Николай шагнул из кабинета. У него кружилась голова. Секретарь–семинарист что–то сказал ему. Священник кивнул, не разбирая речи, и вышел на улицу.

***

Солнечные лучи ударили ему в лицо, свежий ветер растрепал бороду и волосы на голове. Ощущение блаженства и какой–то свободы наполнили священника. Он ощутил, как же прекрасно быть прощенным. От всего сердца простил тому… странному угонщику. Конечно же, поблагодарил Бога за благополучное разрешение ситуации. А еще отец Николай почувствовал, как же хочется в спортзал – размять мышцы, и отработать пару бросков.

Через минуту он уже был в машине, и мчался на тренировку, попутно рассказывая Диме о чуде Божием, явленном через архиерея.

Читайте также