Два правителя и юный чудотворец Трифон

Мученик Трифон. Феофан Критский. Фреска. Метеоры (Николай Анапафса). 1527 г.

Надо было, во что бы то ни стало, казаться строгим и сдержанным. Прислуга, само собой, видела и слезы, и терзания императора, но не подавала виду, и в моменты такой его слабости жалась по углам, стараясь не попадаться на глаза Гордиану. В последнее время неловких ситуаций становилось все больше, и все чаще императора видели стоящим у окна, – то в ореоле лучей заходящего солнца, то в свете утренней зари, – и украдкой утирающим предательски мокрые глаза.

В такие минуты его статная, хоть и немного утратившая молодую стройность величественная фигура в паллии серого цвета скорби казалась мраморным изваянием. Гордиан был исключительно привязан к своим близким, питал безграничную любовь к сыну и внукам, но с особым благоговением относился к дочери. И вот боги нанесли по его отцовским чувствам столь сокрушительный удар – Гордия, любимая дочь императора, тяжело заболела. Лучшие лекари беспомощно разводили руками, целители, врачеватели уже которую неделю наперебой предлагали свою помощь – всяческие снадобья, зелья, заговоры и молитвы, но все безуспешно.

Девушка все так же смотрела отсутствующим взглядом куда-то в пустоту, и на ее обезображенном болью лице судорожно сменялись гримасы жуткого ужаса, безудержной радости и невообразимой злости. Она то рычала, словно волк, то неудержимо хохотала, то кричала от непонятной боли, словно молнией, пронизывающей ее хрупкое тело. Император поначалу держался и почти все время старался находиться рядом, но смотреть на страдания Гордии было выше его сил, и он сбегал – то ли от ее крика, то ли от самого себя.

Гордия стояла на четвереньках на мраморном полу и утробным чужим голосом, переходящим в зверское рычание, повторяла одну и ту же фразу: «Никто не может изгнать меня отсюда, кроме отрока Трифона».

Гордиан боялся признаться, что он бессилен перед страшной силой, так безжалостно терзающей его единственную дочь.

Крики слуг, доносящиеся из покоев Гордии, возвратили императора из плена тяжких мыслей. Путаясь в сборках паллия, несчастный отец помчался туда. Гордия стояла на четвереньках на мраморном полу и утробным чужим голосом, переходящим в зверское рычание, повторяла одну и ту же фразу: «Никто не может изгнать меня отсюда, кроме отрока Трифона». До полусмерти перепуганный лекарь дрожал в уголке, даже слуги, привыкшие к подобным выходкам одержимой девушки, не смели поднять глаза. Гордий бросился к дочери, и она обессилено упала в его объятия: «Никто… никто не может изгнать..., кроме отрока Трифона».

– Скриниария ко мне! Сейчас же! – рявкнул Гордий.

Через несколько часов во все концы империи разъехались гонцы с одним и тем же поручением: из-под земли достать и привести к императору некого Трифона, могущего исцелять тяжкие недуги.

Время, как казалось Гордию, тянулось бесконечно. Седых волос на его висках существенно добавилось, плечи опустились – император утратил всякую надежду помочь своей кровинке. В тот вечер он сидел у одра дочери и тихонько гладил ее белокурые локоны. Вдруг тело девушки напряглось, словно струна арфы. Сев на ложе, она зашлась в том же страшном утробном рыке: «Не могу больше здесь жить, потому что приближается Трифон, и на третий день придет сюда, не могу более терпеть!» На последнем слове она безжизненно упала на руки рыдающему Гордиану.

А через три дня по высоким ступеням императорского дворца поднялся юноша по имени Трифон. Глядя на тоненькую, почти детскую его фигурку, на простую изношенную льняную тунику, на темную лацерну, запорошенную дорожной пылью, Гордиан не верил своим глазам: как это почти дитя сможет справиться с тем, что оказалось не под силу лучшим из лучших целителей во всей империи. Но улыбающаяся дочка, сидевшая рядом, была прямым подтверждением того, что именно этот мальчик и обладает такой удивительной силой. За юношей вбежал запыханный скриниарий Ульпий:

– Нашли во Фригии, в селении Кампсаде, пас гусей при одном озере, – пересказывал он. – Говорят, у него есть власть от христианского Бога изгонять бесов из людей и врачевать тяжкие болезни. Как-то даже по его молитве поля очистились от насекомых-вредителей. Вот, – скриниарий подтолкнул юношу к императору.

Объяснения Трифона казались императору недостаточными, и он потребовал доказательств.

Гордиан отличался очень уравновешенным нравом: его нельзя было упрекнуть ни в одном поступке, который был бы вызван горячностью, нескромностью или неумеренностью. Но сейчас самовладание покинуло императора, и он, вскочив на ноги, как мальчишка, бросился расспрашивать Трифона о его способностях. Гордиану не терпелось узнать, как он справился со страшной болезнью его дочери, и, главное – что же за сила терзала его девочку так жутко. Объяснения Трифона казались императору недостаточными, и он потребовал доказательств.

После шести дней сугубого поста и молитвы, на рассвете юноша во второй раз предстал перед императором и его синклитом. Его голос звучал звонко и сильно: «Тебе говорю, дух нечистый, во имя Господа моего Иисуса Христа, явись воочию перед находящимися здесь, и покажи им свой мерзкий и бесстыдный образ, и яви немощь свою». Императорская свита отпрянула в ужасе: перед ними из никуда появился жуткий черный пес с огненными глазами и влачащейся по земле головой. На лице Трифона не было ни тени страха:

– Кто послал тебя, демон, сюда, чтобы войти в отроковицу, и как ты дерзнул войти в созданную по образу Божию, сам будучи столь безобразен и немощен, и исполнен всякой мерзости?

– Я послан отцом моим – сатаной, начальником всякого зла, – незамедлительно последовал ответ демона. Было заметно, что безобразная тварь дрожит и боится юноши. Тот продолжал расспрашивать:

– Кто же дал вам власть посягать на создание Божие?

Последние слова как бы зависли в воздухе: пес словно сквозь землю провалился. Император судорожно дышал, хватая воздух.

Зверь прорычал:

– Мы не имеем власти над теми, которые знают Бога – от этих людей мы со страхом бежим, и, только когда нам бывает попущено, мы причиняем им лёгкие искушения. Которые же не веруют в Бога и Сына Божия и, послушны своим похотям, творят угодные нам дела, над теми мы получаем полную власть, чтобы мучить их. Идолопоклонение, хула, прелюбодеяние, чародейство, зависть, убийство, гордость – этими и им подобными делами люди отчуждаются от Бога, Своего Создателя, и самовольно делаются друзьями нам, и вместе с нами принимают вечные муки.

Последние слова как бы зависли в воздухе: пес словно сквозь землю провалился. Император судорожно дышал, хватая воздух. На следующий день Трифон в сопровождении слуг Гордиана отправился в свое селение. Каким же было удивление его спутников, когда уже возле Кампсада от щедрых императорских даров не осталось ни монеты – странный мальчишка все раздал беднякам по пути домой.

Но вскоре его домом стал весь Восток: во время кровавого царствования императора Декия о юноше по имени Трифон, который именем христианского Бога лечит болезни, исцеляет недуги, избавляет от страданий расслабленных, разнеслась по всему краю. Он никому не отказывал, а шел туда, где в нем нуждались, помогая людям и рассказывая о Том, Чьим Именем преподается исцеление.

Помощь была востребована – в то время император воздвиг жесточайшие гонения на христиан. Не было дня, чтобы арена театра не обагрилась мученической кровью. Появилось и множество отступников – тех, кто перед лицом страшных мук отвратился от веры и склонился к идолопоклонству. Да и что в этом такого, – рассуждали многие, – всего лишь поклониться истуканам, всего лишь бросить щепотку ладана на кадильницу. Дым фимиама – разве это отступничество?

Пути для отступления оставались: можно было бежать в пустыню, скрыться в горах, на худой конец – пересидеть где-то в укромном уголке. Трифон выбрал наиболее короткий, но самый сложный путь.

Еще какое, утверждал Трифон, насмехаясь над мраморными и каменными богами. Но одно дело – юношеский максимализм и бахвальство, пусть даже и в сопряжении с чудесным умением врачевать всяческие хвори, и совсем другое – узнать, что тебя разыскивает епарх Аквилин, известный ненавистник христиан. Пути для отступления оставались: можно было бежать в пустыню, скрыться в горах, на худой конец – пересидеть где-то в укромном уголке. Трифон выбрал наиболее короткий, но самый сложный путь.

С молитвой на устах он предстал перед судом епарха. Тот взирал надменно и уверенно, играя чашей с вином. Весь его вид выражал сомнение: не таких, мол, уламывали, а здесь какой-то мальчишка. Но Трифон начал достаточно уверенно:  

– Имя мое – Трифон, отечество мое – селение Кампсада. В жизни я руковожусь свободною своею волею, служа единому только Христу. Христос – вера моя, Христос – похвала моя, и венец славы моей.

Правитель чуть не подавился, но не подал виду. За время пребывания на посту он уже понял: этих полусумасшедших христиан трудно взять правдой или лестью. Припугнуть муками – вот это еще иногда действовало. Аквилин поглубже укутался в меха и зашел издалека:

– Трифон, советую тебе принести жертву богам, ибо вижу, что ты, хотя и молод телом, но имеешь совершенный разум, и я не желаю, чтобы ты умер злой смертью! Если же нет – душу же твою укрощу самыми лютыми казнями!

От слов юноши сознание епарха помутнилось:

– Я тогда буду иметь совершенной разум, – твердо прочеканил тот, – если сохраню неизменной, как многоценное сокровище, благочестивую веру в Бога.

…Далее в житии следует описание мук, которые принял юноша. Трезвое человеческое сознание при первой попытке представить эту холодящую кровь картину отказывается функционировать. Хочется зажмуриться и не читать дальше. Несколько часов его били, повесив на дереве. Он молчал и терпел. Ему оторвали пальцы на ногах и заставили долго бежать босиком по морозу. Он молился и славил Бога. Ему забили гвозди в ноги и заставили так ходить по городу.

– Когда же и ты познаешь силу Христову, – только и спросил он в Аквилина, – во мне пребывающую; когда ты перестанешь, окаянный, искушать Святого Духа? – и сам протянул руки к воинам. Когда тело еле живого Трифона стали жечь свечами, на глазах изумленного епарха главу мученика увенчал венец с живых благоухающих цветов. Господь призвал Своего раба раньше, чем меч палача взвился вверх.

Ну вот, спросит читатель, дочитывая эти строки: так где же ответ на вопрос? Может и вправду святым Трифоном руководил юношеский максимализм? Такой, как у ребят, делавших революции и перевороты, свергающих власть и практически с голыми руками бегущих в бой. Что двигало семнадцатилетним мальчиком? Какое применение его подвига для нас, современных православных христиан? Трудно соотнести все это с нашим жизненным опытом.

Если тебя, уважаемый читатель, милостью Божьей, непосредственно не коснулись события последнего времени в нашей стране – просто пролистай украинскую новостную ленту.

Но прочтите слова святого, сказанные его мучителям и гонителям: «И вот вы, оставив Создателя всех Бога, наполнили безумно всю вселенную идолами и тварь предпочли Творцу; и не только сами, будучи лишены здравого разума и совратившись с истинного пути, стремглав падаете в душепагубную пропасть, но и нас стараетесь увлечь туда же, чтобы сделать участниками вашей погибели, но, льстецы, вы не будете иметь никакого успеха! Ибо вы никогда не будете в силах совратить с истинного пути и склонить к вашим идолам надеющихся на истинного и живого Бога».

Если тебя, уважаемый читатель, милостью Божьей, непосредственно не коснулись события последнего времени в нашей стране – просто пролистай украинскую новостную ленту. Захватили храм, избили священника, подожгли церковь, не допустили на молитву. Новоявленные декии, траяны и нероны, император, его епархи и свита – только имена другие.

И сегодня от христианина требуется такое же мужество, терпение, сила воли, но самое главное – доверие Богу, чтобы противостоять соблазнам жизни.

Идолы-то сейчас далеко не мраморные и каменные, да и фимиам перед жертвенником возжигать не надо. Но, по большому счету, выбор остался тот же. Все то, что было актуально во времена святого Трифона, не теряет своей силы, своего значения и смысла сегодня. И обстоятельства жизни, внешне меняясь, остаются теми же. Сейчас необязательно доказывать свою верность Господу физическими мучениями. Но соблазны, предлагающие нам либо остаться со Христом и переносить испытания, идти узким путем по жизни, или отказаться от Него и идти широким путем, по которому идет большинство, ни о чем не думая, стали еще сильнее.

И сегодня от христианина требуется такое же мужество, терпение, сила воли, но самое главное – доверие Богу, чтобы противостоять соблазнам жизни. Как во времена святого Трифона требовались терпение и воля, и сила веры, чтобы вынести физические мучения за Христа, так и сегодня от нас требуется вера и верность Господу. Требования нынешнего дня не меньше, чем тех древних дней, и выбор – за нами. Только искушения и соблазны более утонченные. «…Но, льстецы, вы не будете иметь никакого успеха! Ибо вы никогда не будете в силах совратить с истинного пути и склонить к вашим идолам надеющихся на истинного и живого Бога».

Моли Бога о нас, мучениче Трифоне! Моли со всем твоим юношеским максимализмом.

Читайте также