Греки - народ богословствующий
Мне интересно, а можно ли считать, что отсутствие интереса к богословию - это сугубо славянская проблема? И если да, то чем она вызвана?Греки - народ богословствующий. Мне кажется, что сам язык (греческий) с его смыслами и смысловыми оттенками вынуждает человека быть богословом. У греков их много. То же можно сказать о и французах (католиках и протестантах) и о немцах (католиках и протестантах).
Наши же братья-славяне, если и достигают каких-то богословских высот, то только в том случае, если эмигрируют. Булгаков, Лосский, Флоровский, Мейендорф (скорее историк), Шмеман. И то, все перечисленные имена - практически одно поколение.
До революции 1917 все было намного лучше - Болотов, Флоренский, Муретов, Епифанович, Скабаланнович (скорее, литургист), Сагарда (патролог) и многие другие.
С чем же это связано? Можно ли говорить, что "богословский способ мышления" развивается только у человека, который способен говорить больше, чем на двух языках (а все перечисленные мною люди были полиглотами)? Греки тут - исключение. У них язык "богословский".
Значит, можно ли утверждать, что "реанимация" и возрождение нашего богословия должны начаться с углубленного изучения языков, в первую очередь классических (грека, латина) и иностранных - англ., нем., франц.?
Читайте также
Відповідь мовчанням сильніша ситуативних аргументів.
Будьмо багатослівними своїми вчинками, поступками та подвигами, а не вивіреними термінами.
Десятинный монастырь для верующих не «незаконный МАФ», а храм
Какое значение это событие будет иметь в дальнейшем у верующих и священства УПЦ для определения их отношения к центральным властям и к ПЦУ в целом?
Что я здесь делаю? Неделя о блудном сыне
Господи, пусть этот вопрос прозвучит в сердцах тех, кто этой ночью нажимает на кнопку "пуск", и все дети доживут до утра…
Молчать нельзя, когда хулят Бога
В любой дискуссии нужны аргументы, а не эмоции. А вера не имеет доказательств. Это опыт, который у каждого индивидуальный.
Рассказ Александра Ужанкова о чуде святителя Феодосия Черниговского
Летом 1962 года мне исполнилось семь лет, и я очень хотел поскорее пойти в школу.